VII. "ДЕКАМЕРОН"
Именно во Флоренции итальянская литература достигла своих первых и величайших триумфов. Там Гинизелли и Кавальканти в конце XIII века придали сонету законченную форму; не там, но стремясь к этому, флорентиец Данте ударил по первой и последней истинной ноте итальянской эпической поэзии; там Боккаччо создал высшее произведение итальянской прозы, а Джованни Виллани написал самую современную из средневековых хроник. Посетив Рим на юбилей 1300 года и потрясенный, подобно Гиббону, руинами могущественного прошлого, Виллани некоторое время думал о том, чтобы записать его историю; затем, решив, что Рим уже достаточно помянут, он вернулся в родные места и решил "собрать в этот том... все события города Флоренции... и полностью изложить деяния флорентийцев, а также кратко рассказать о примечательных делах остального мира".36
Он начал с Вавилонской башни и закончил на пороге Черной смерти, в которой и умер; его брат Маттео и племянник Филиппо продолжили историю до 1365 года. Джованни был хорошо подготовлен; он происходил из процветающей торговой семьи, владел чистой тосканской речью, путешествовал по Италии, Фландрии и Франции, трижды служил приором и один раз - мастером монетного двора. Он обладал необычным для того времени пониманием экономических основ и влияния истории и первым начал солить свое повествование статистическими данными о социальных условиях. Первые три книги его "Хроник Фиорентины" - это в основном легенды; но в последующих книгах мы узнаем, что в 1338 году во Флоренции и ее внутренних районах проживало 105 000 человек, из которых семнадцать тысяч были нищими, а четыре тысячи - на государственном обеспечении; что в городе было шесть начальных школ, в которых обучалось десять тысяч мальчиков и девочек, и четыре гимназии, в которых шестьсот мальчиков и несколько девочек изучали "грамматику" (литературу) и "логику" (философию). В отличие от большинства историков, Виллани включал в свои статьи сообщения о новых книгах, картинах, зданиях; редко какой город был так непосредственно описан во всех сферах его жизни. Если бы Виллани объединил все эти этапы и детали в единое повествование о причинах, явлениях, личностях и следствиях, он бы превратил свою хронику в историю.
Поселившись во Флоренции в 1340 году, Боккаччо продолжал преследовать женщину и в жизни, и в стихах, и в прозе. Книга "Видение Аморозы" была посвящена Фьямметте и в 4400 строках terza rima вспоминала счастливые дни их связи. В психологическом романе Фьямметта, принцесса-бастард, заставляет Боккаччо рассказывать о своих похождениях; она в ричардсоновских деталях анализирует любовные эмоции, муки желания, ревности и покинутости; а когда совесть упрекает ее в неверности, она представляет себе Афродиту, укоряющую ее за трусость: "Не робей, говоря: "У меня есть муж, и святые законы и обещанная вера запрещают мне это". Это всего лишь тщеславные умозаключения и легкомысленные возражения против власти Эроса. Ибо он, как сильный и могущественный князь, устанавливает свои вечные законы; не заботясь о других законах низших государств, он считает их низменными и подневольными правилами".37 Боккаччо, злоупотребляя властью пера, заканчивает книгу тем, что Фьямметта, к его славе, заявляет, что это он бросил ее, а не она его. Возвращаясь к поэзии, он воспевает в "Нинфале Фьезолано" любовь пастуха к жрице Дианы; его триумф описан в причудливых подробностях, с некоторым энтузиазмом, пощаженным для природных пейзажей. Это почти рабочая формула "Декамерона".
Вскоре после чумы 1348 года Боккаччо начал писать этот знаменитый сборник соблазнительных историй. Ему было уже тридцать пять лет, температура желания упала с поэзии на прозу, он мог начать видеть юмор в безумной погоне. Сама Фьямметта, похоже, умерла во время чумы , и Боккаччо был достаточно спокоен, чтобы использовать имя, которое он дал ей для одного из наименее прихотливых раконтеев своей книги. Хотя вся книга не была опубликована до 1353 года, часть ее, должно быть, выходила частями, поскольку во вступлении к "Четвертому дню" автор отвечает на критику, порицавшую предыдущие рассказы. В нынешнем виде книга представляет собой "век" историй - целую сотню; они не предназначались для прочтения в большом количестве за один раз; опубликованные последовательно, они, должно быть, послужили темой для многих флорентийских вечеров.