Это было бы взрывоопасно как в хорошем, так и в плохом смысле.
Но в основном в плохом.
Если бы я захотела увидеть, как взорвется дерьмо, я бы позволила Ло снова отправить меня за границу.
Кроме того, как и моя профессиональная жизнь, я любила, чтобы моя личная жизнь была чистой и разделенной.
Значит, Ренни не будет частью моей жизни.
Дело закрыто.
— Это не Грасси, — повторила я, кивая и отводя взгляд от Дюка и Пенни, чувствуя, что слишком увлечена их маленькой историей любви. Ну, знаете, с профессиональной точки зрения. Или, по крайней мере, я говорила себе эту ложь.
— Почему ты так считаешь? — настаивал он, заставляя меня повернуться и посмотреть на него, обнаружив, что он гораздо ближе, чем я ожидала, его плечо почти касалось моего.
Итак, я никогда раньше не увлекалась рыжими. Да, это было немного предвзято с моей стороны, но что я могу сказать, политкорректно признавать это или нет, этого просто никогда не было. Мне нравились более темные черты лица — темные волосы, темные глаза, загорелая кожа. Это было просто мое личное предпочтение.
Тем не менее, Ренни был слишком хорош для своей или любой другой женщины в радиусе двадцати футов от него.
Он был высоким, стройным и сильным. Вы могли бы даже сказать, что он тощий, если бы видели его без рубашки. Я видела. Несколько раз. И, что ж, иногда худощавый крепыш был таким же горячим, как и толстый крепыш. Потому что у него был пресс из восьми кубиков. Да, восьми. И у него был самый глубокий пояс Адониса, который я когда-либо видела в своей жизни. Учитывая, что я прожила полжизни в Хейлшторме в окружении тонны подтянутых и часто ходивших без рубашек мужчин, это о чем-то говорило. Он также был покрыт татуировками. Они были на его груди, спине, руках.
У него было фантастическое лицо. Я была помешана на хорошей костной структуре, а у него ее было в избытке. У него было несколько худощавое, но сильное лицо с пропорциональными чертами, высокими и сильными скулами, привлекательными губами и поразительными светло-голубыми глазами.
Он был тем, чем был мужской эквивалент великолепия.
Так что, несмотря на то, что я впервые столкнулась с его особой медной горячностью, я утонула в ней.
Поэтому я все время старалась держать между нами, как можно большую дистанцию. Это была нелегкая задача, учитывая, как он был решительно настроен залезть ко мне в штаны. Поэтому всякий раз, когда это было возможно, он прижимался ко мне, находил причины остаться со мной наедине, невзначай прикасаясь ко мне.
Точно так же, как он делал прямо сейчас, придвигаясь ближе, когда не было причин почти касаться меня.
— Потому что так не может быть. Если бы они прекратили разглагольствовать и бредить в течение пяти секунд и подумали об этом, они пришли бы к тем же выводам. Грасси занимаются темными делами, но они не бьют женщин. Они не ведут войну с другими организациями здесь. Во всех смыслах и целях это мирная маленькая преступная организация. Единственные люди, к которым они прикасаются, это люди, которые обманывают их или угрожают им. Они занимаются перевозками. Вы, ребята, не представляете для них никакой угрозы. Черт возьми, иногда они даже перевозили для вас это чертово оружие. Почему они решили сделать это сейчас? Зачем им нарушать традицию трех поколений не вовлекать семьи, не причинять вреда женщинам сейчас?
— Они бы этого не сделали, — сказал он, пожимая плечами. — Но с остальными нельзя разговаривать, пока они не выпустят пар. Мы потеряли много гребаных мужчин; они злятся и не будут сидеть сложа руки. Им нужно пережить это в течение нескольких минут, прежде чем ты попытаешься их урезонить.
— Вы уверены, что видели именно Грасси? — настаивала я, наконец-то имея возможность получить от кого-то спокойный, рациональный ответ.
— О, это были гребаные Грасси, все в порядке. Лука и Энтони. Маттео там не было. Дело в том, что, когда Пенни рассказывала эту историю, она ни хрена не сказала о том, что кто-то из них старше, седой, как Энтони. Лука, возможно, подошел бы под это описание. Но помимо того, что она знала, что они просто из тех, кто избивает женщин без какой-либо гребаной причины или даже если бы у них была причина, ее рассказ очевидца о нападении был не замечен, потому что она была либо слишком травмирована, либо плохо видела, или ее сегодняшнее заявление тоже не замечают. Мы были в движущейся машине. Она не смогла бы хорошо рассмотреть их.
— Почему вы…
— Мы это сделали, — оборвал он меня.