— Ты должна была сказать мне. Это немного меняет ситуацию, когда ты находишься на гормональных препаратах.
— Ну, ты можешь занести в мое досье, что в течение следующих пяти лет во мне будут достаточно гормонов.
— Хорошо, ну, у меня нет таких осмотров, потому что я не увлекаюсь членами, — сказала она, слегка улыбнувшись мне. — Но я знаю репутацию этих Приспешников. Если вы планируете переспать или, — она оборвала меня, когда я начал возражать, — даже если вы не планируете переспать, пожалуйста, купите коробку презервативов и держи их в своей сумке. Лучше быть готовым.
— Хорошо, мам, — улыбнулась я. Я не сказал ей, что у меня всегда были презервативы, потому что, если отбросить имплантаты, я дожила до двадцати пяти лет, ни разу не занимаясь сексом без презерватива. Я хотела бы сказать, что это было просто искреннее проявление чрезмерной осторожности, и это было так, но я была уверена, что большая часть этого была связана с таким уровнем близости и тем фактом, что я никогда не чувствовала себя полностью комфортно с этим.
— Хорошо, я думаю, что все готово, — внезапно сказала она, вскакивая и запихивая кучу вещей в мою сумку так быстро, что я даже не могла разобрать, что это были за предметы, и прежде чем я смогла сделать полный вдох, она застегнула сумку и подняла ее. — Давай отведем тебя к твоему рыжеволосому байкеру.
Я почувствовала, как мой желудок сделал сальто, которое, я не была полностью уверена, было ужасом. На самом деле, честно говоря, это было очень похоже на волнение. Но когда я бросила сумку на заднее сиденье машины и поехала вниз по холму в сторону города, я изо всех сил пыталась убедить себя в обратном.
Если я собиралась выжить на этой работе, мне нужно было собраться с мыслями и быть настороже. Даже если на мне будут леггинсы с принтом галактика и болеро. Даже если я не чувствовала себя полностью самой собой, потому что играла роль. Мне все еще нужно было быть осторожной.
Потому что часть меня понимала, что Ренни опасен для меня. Не потому, что он мог причинить мне боль, а потому, что у него была эта сила. Ни у кого не было такой силы. С тех пор, как я была ребенком.
Я вошла в комплекс с комком нервов, каждый дюйм кожи, казалось, искрился, мой живот был в тугих узлах. В общей комнате появились два новых лица, которых я не узнала, очевидно, братья, если судить по глазам и носам. У того, что был без бороды, тоже была красивая челюсть, чтобы похвастаться.
— Итак, кто у нас здесь? — спросил бородатый, медленно поднимаясь со своего места с очаровательной улыбкой.
— Сядь, — небрежно потребовал Лазарус, глядя на меня. — Она занята.
Словно по сигналу, я почувствовала, как сильные руки обхватили мой живот сзади, а теплая грудь обвилась вокруг моей спины, лицо уткнулось в мою шею. — Она занята, — произнес голос Ренни рядом с моим ухом, его дыхание было теплым, посылая дрожь по моей коже, когда мои внутренности неожиданно напряглись. — Добро пожаловать домой, кексик, — сказал он, и мне пришлось прикусить нижнюю губу, чтобы не сказать ему, чтобы он не называл меня так. Я должна была быть влюбленной женщиной, которой нужны ласкательные имена, какими бы нелепыми они ни были. — О, ты вся напряжена после работы, — сказал он, сжимая мой живот. — Ну, почему бы нам не пойти в нашу комнату, и я смогу… расслабить тебя? — предложил он, и бородатый парень присвистнул, Лаз хихикнул, а другой изо всех сил старался сделать вид, что не услышал, хотя совершенно точно услышал.
С этими словами его руки соскользнули с моего живота и обхватили мою поясницу, когда он потянул меня по коридору к своей двери.
— Дом, милый дом, милая, — сказал Ренни за моей спиной, закрывая дверь.
Это была хорошая комната. Личная. После стольких лет в Хейлшторме было легко забыть, что такое обычная спальня. У него была гигантская (для меня, привыкшей к двуярусной койке) двуспальная кровать, покрытая зеленым и коричневым одеялом, с белыми простынями, свежими и заправленными сверху. Стены были темно-зеленого цвета с различными рисунками в графитовых или даже полноцветных рамах. За дверью стоял темно-коричневый комод с телевизором наверху и дверью в ванную.
На самом деле, если бы не присутствующая фигура Ренни, это был практически отпуск.
— Не называй меня милой, — напомнила я ему, когда он попытался вырвать сумку у меня из рук.
Он проигнорировал это, постучав по комоду позади меня. — Я убрал здесь ящик, половину шкафа и два ящика в ванной.
— Зачем? — спросила я, повернувшись, чтобы посмотреть на него, сдвинув брови.
— Потому что ты должна быть моей женщиной, а это значит, что ты должна выглядеть так, как будто живешь здесь. Они купились на то, что ты уехала в командировку, но тебе нужно устроиться.
— Хорошо, — согласилась я, и подошла к шкафу и положила сумку на дно. Я не была готова к тому, чтобы устроиться. Часть меня была уверена, что я могу убежать в любую минуту. — Итак, я знаю Лаза…
— Бородатый — это Сайрус. Он играет на гитаре в кафе. Очаровательный. Вальяжный. Рив — его старший брат. Он электрик. Более сдержанный.
— И они здесь потому, что…
— Их отец был членом клуба до того, как его убили.
— Значит, по наследству? — спросила я, сдвинув брови.
— Сайрус привел тот же аргумент, — кивнул он.
Наступило неловкое молчание, когда мы оба просто стояли там, я у шкафа, он у двери. — Позволь мне прояснить это прямо сейчас, Ренни. Я здесь, чтобы работать.
— Давай, сделай это, Мина. И я буду работать над разрушением этих твоих стен.
— Ренни, — вздохнула я, качая головой. — Сдайся.
— Не могу, милая. Но что я могу сделать, так это сказать, что я сплю на левой стороне кровати, и мне нужно включить телевизор, иначе меня разбудит каждая чертова вещь.
— Я сплю в наушниках в Хейлшторме, — посочувствовала я.
— Я не забуду опустить сиденье, но я буду оставлять свои ботинки везде, черт возьми.
— Зачем ты…
— Я не храплю, но иногда во сне веду целые разговоры. Это чертовски странно. О, и воровство одеял не будет терпимо.
Черт бы его побрал. Я почувствовала, как мои губы изогнулись в конце его маленькой речи. — Приятно знать, — сказала я, впервые осознав, что мне придется делить с ним постель. Я подумала, что он будет достаточно тактичен, чтобы принести раскладушку или что-то в этом роде. Но, конечно, нет. Зачем ему это делать, если все, чего он хотел в течение нескольких месяцев, это затащить меня в постель?
— Твоя очередь, — подсказал он.
— Моя очередь?
— Расскажи мне свои маленькие жизненные секреты. Ты мои знаешь, так что я хочу знать твои, чего ожидать. Ты оставляешь зубную пасту в раковине? Потому что это чертовски отвратительно.
— Я не оставляю зубную пасту в раковине. И я не храплю и не разговариваю во сне. Я убираю за собой, потому что именно этого Ло ожидает Хейлшторме. Я люблю спать в основном потому, что плохо сплю.
— Хорошо, мы с этим разобрались, — сказал он, когда я направилась к двери, решив, что сейчас самое лучшее время приступить к работе. Чем скорее, тем лучше. — Ах, я думаю нет, — сказал он, хлопнув рукой по двери, когда я потянулась за ней.
— Что? Почему нет? Они все там. Это идеальное время, чтобы поймать их, когда они все расслаблены.
— Да, детка, но мы здесь всего пять минут.
— Не называй меня деткой. И что с того?
— Так что, может, я и не против пятнадцатиминутного быстрого секса, но ты не уйдешь от меня через пять, выглядя так, будто я даже не взъерошил твои гребаные волосы. На самом деле, — сказал он, лукаво улыбнувшись, — может быть, ты можешь добавить несколько гортанных «да, да, дааа» или «вот так», или, если ты чувствуете себя игривой, «да, трахни мою киску»!
О господи.
Я не очень стеснялась секса. И ничто из того, что он на самом деле сказал, не обидело меня, но я почувствовала, как мое лицо потеплело, когда я стояла там.
— Ты краснеешь? Ни хрена себе, — сказал он, широко улыбаясь. — Посмотри на это, оно становится краснее, когда ты привлекаешь к нему внимание! — добавил он, явно обрадованный моим дискомфортом. — Как ты думаешь, они превратятся в свеклу, если я, может быть, — начал он, поднимая руки и обхватывая мое лицо, — скажу, что мне интересно, какая ты на вкус. Сладкая? Держу пари, у тебя самая сладкая гребаная киска. Вот, — сказал он, но его голос больше не дразнил; он был горячим; он был низким, сексуальным и многообещающим, когда его большие пальцы двинулись, чтобы погладить мои щеки.