Выбрать главу

— Ты права. У меня на тебя мало что есть. Забавно. Учитывая, что я знаю тебя уже несколько месяцев, пытаюсь узнать тебя получше в течение нескольких месяцев, и ты не даешь мне ни хрена. Ты даже почти не улыбаешься мне. Но пять минут на кухне с каким-то никчемным бойцом, и ты вываливаешь все дерьмо перед ним.

— Серьезно? — спросила я, слегка приоткрыв рот. — Ты не можешь сейчас говорить серьезно. Ты… ревнуешь?

— Ты перешла от того, чтобы намочить свои трусики для меня в моей комнате, к тому, чтобы раствориться во мне, когда мы сидели в главной комнате, и ты отключилась, чтобы выложить все свои секреты парню, которого ты не знаешь? Ну и что? Я хорош для траха, но не для какой-то личной информации?

— Значит, это и есть неуверенность, — заключила я. — Это интересно. — Если он хотел играть холодно, что ж, он был не в себе. Потому что женщины, да, мы могли бы отморозить тебе член, когда захотим.

— О, отъебись с этим, — сказал он, когда я повернулась, чтобы размешать суп.

— Отъебись с чем? Попробуешь свой собственный яд? Это горько, не так ли? И я держу пари, что никто другой не захочет засунуть его себе в глотку. Я буду счастлива заткнуть тебе этим рот.

— Ты ведешь себя…

— Как задница? — уточнила я, приподняв бровь. — Холодно? Отстраненно? Оскорбительно? Эй, Чайник, это снова Горшок… и ты все еще чертовски черный.

К моему удивлению, он замер на долгую секунду, наблюдая за мной. Это происходило постепенно. Я бы пропустила это, если бы не наблюдала за ним так пристально. Но кожа вокруг его глаз смягчилась. Его челюсти перестали так сильно сжиматься. Затем медленная, знакомая ухмылка тронула его губы.

— Ты еще больше ругаешься, когда злишься, — заметил он, явно наслаждаясь этим маленьким лакомым кусочком.

Действительно, было пугающе, как он переключался между двумя версиями самого себя. И поскольку я не привыкла к этому, мне было трудно избавиться от гнева, который я чувствовала, от обиды, которую я принимала из-за всего, что он говорил. Это было не совсем честно с моей стороны. Я знала, что у него были какие-то проблемы, и я знала, что в некотором смысле его настроение было не совсем таким, как казалось. Это были его монстры, его повреждения, его шрамы, которые были его лицом и говорили его ртом.

Но это знание не облегчало принятие жестокости, на которую он был способен.

Дело в том, что однажды днем, когда я сидела с Элом, чувствуя себя бесполезной, я наконец-то заглянула в его прошлое.

И поиски Ренни Ренолдса Уэста почти сразу же привели меня к Роланду Уэсту и Кэтрин Ренни-Уэст. И самое страшное в этом, зная, что он сбежал и столкнулся с некоторыми психологическими проблемами, было то, что Роланд Уэст и Кэтрин Ренни-Уэст оба были психиатрами.

Вы могли бы подумать, что два человека в области психического здоровья могут легко произвести на свет очень хорошо сложенного и стабильного ребенка. Но чаще всего в своей карьере я обнаруживала прямо противоположное. Особенно когда оба родителя работали в области психического здоровья.

Когда я прочитала все статьи и похвалы для властной пары, у меня появилось тошнотворное, скручивающее, ужасное чувство страха в животе. Я не могла найти никаких доказательств этого, но я знала, что они каким-то образом использовали своего невинного маленького мальчика в качестве подопытного кролика. Они мучили его, чтобы посмотреть, кричит ли он, смеется, бесится или обмочился.

И они создали монстра, который делал то же самое.

Круги, порочные, ужасные круги.

Казалось, мы все были обречены на них.

Даже такие люди, как я и Ренни, которые создали нашу жизнь, выясняя, почему люди такие, какие они есть, которые понимали человеческую слабость, которые знали, как взять эти предрасположенности и использовать их против людей или использовать их, чтобы попытаться помочь людям понять их тоже.

Мы все еще были пойманы в своих собственных кругах.

— Видишь, теперь ты кое-что знаешь обо мне, — сказала я, снова отворачиваясь к супу, зная, что не хочу с ним связываться, и помешивая его, чтобы отвлечься.

— Так что же ты о нем узнала? — спросил он, снова весь в легком обаянии, прислонившись к столу с другой стороны плиты.

Я вздохнула и повернула к нему голову. — Тебе позволено иметь свои мрачные настроения, Ренни. И мне позволено обижаться на то, что ты сказал, когда был в одном из них.

— Милая… — сказал он, и глаза его стали немного грустными, и я поняла, что мне не нравится этот взгляд, но это тоже ничего не изменило.

— Нет, — сказала я, качая головой. — Я понимаю, что ты, возможно, ничего не можешь с этим по делать, Ренни, но это не делает твое поведение нормальным. Я знаю, что ты можешь выключить его, как выключатель, но я так не работаю.

— Так ты хочешь сказать… — осторожно подсказал он. Волнуясь, он волновался.

Может, это и к лучшему.

— Я говорю, что тебе нужно уйти и оставить меня в покое, и я поговорю с тобой снова, когда захочу поговорить с тобой.

— Мина, я не хотел…

— Очень жаль, — оборвала я его. — Ты не можешь получить то, что хочешь, когда хочешь этого все время. И прямо сейчас ты не получишь моего прощения. В конце концов ты его получишь. Когда я буду готова. До тех пор было бы желательно держаться подальше.

Я сказала это.

Мне даже показалось, что я сказала это серьезно.

Но последнее, чего я действительно хотела это держаться подальше.

На самом деле, странная, заметная часть меня хотела подойти к нему, прижаться к его груди и почувствовать, как его руки обнимают меня.

Но это не сработает.

Потому что, если у нас с ним все будет развиваться так, как сейчас, несмотря на мое лучшее суждение, тогда должны быть основные правила и должно быть понимание того, что приемлемо, а что нет. Тогда должны быть последствия для действий за пределами этих границ.

Если бы я сдалась, если бы я простила его, как будто это не имело большого значения из-за чего-то незначительного, как противостояние, которое у нас только что было, тогда это дало бы ему разрешение продолжать делать это, позволить этому обостриться.

И это было не в порядке вещей.

Поэтому, как бы мне ни казалось, что я задыхаюсь от собственного языка, когда я это сказала, я выдавила из себя слова.

Ренни наблюдал за мной в течение долгой минуты, ища трещину, в которую он мог бы вонзиться и использовать, чтобы ослабить мой гнев.

Но он ничего не нашел.

Поэтому он кивнул, и глаза его стали еще печальнее. И его тон, когда он заговорил, был почти побежденным. — Все что захочешь, милая.

С этими словами он ушел.

И я пыталась убедить себя, что именно этого я и хотела. 

Глава 9

Мина

Я рано легла спать.

Но только в буквальном смысле.

Я вошла в комнату и рано забралась в постель.

Я не спала.

Конечно, я этого не сделала. Потому что после того, как Ренни ушел, а Лазарус вернулся на кухню и заявил, что я не испортила Суп из Кухонной Раковины, мы позвали всех на ужин, и все разнесли свои миски по разным местам, чтобы поесть.

Ренни уважал мои желания. Он взял свою миску и сел с Ривом и Лазарусом на диван, смотря какое-то шоу по выживанию по телевизору, и у всех было твердое мнение о методах выживания, используемых участниками.

Я сидела с Сайрусом, который, как и следовало ожидать, был легким собеседником. Он все говорил и говорил о новой кофейне, о том, что она где-то рядом, и о «сумасшедших цыпочках», которым она принадлежала. Он рассказал мне несколько историй о том, как рос в лагере Приспешников, хотя, в отличие от матерей Рейна, Кэша и Волка, мать Сайруса и Рива старалась держать их как можно дальше от этого места. Из того, что я слышала о том, как отец Рейна управлял делами в свое время, я не винила ее. И как только ее муж ушел, она увезла их так далеко, как только смогла.

— Почему вы, ребята, не вернулись в лагерь раньше? — спросила я, взяв последнюю ложку супа и решив, что это мой любимый рецепт. И я даже была почти уверена, что смогу сделать это снова.

— Ну, ты же знаешь, как это бывает. Рив съехал, когда ему было восемнадцать, снял квартиру, начал учиться и работать. Как только я повзрослел, я просто появился у его двери. Мы были молоды, и нам нравилась независимость и отсутствие правил. Наша мама была настоящим тираном. У нас был десятичасовой комендантский час даже в пятницу вечером в выпускном классе. Мы просто развлекались. Время от времени мы встречались с ребятами и говорили о «может быть, когда-нибудь», но это никогда не казалось правильным.