Эхо Лоуренс: В тот день, когда Рэнт перестал быть ангелом, мать подтыкала ему одеяло. Наклонившись, она поцеловала Бадди, чтобы тому снились сладкие сны. Круглое личико малыша утопало в подушке. Длинные ресницы трепетали на розовых щечках.
На старых фотографиях Айрин Кейси очень хорошенькая. Не просто молодая, а хорошенькая, какими бывают, когда лицо разглаживается, а кожа вокруг глаз и губ расслабляется. Такой красивой выходишь, только если любишь того, кто тебя снимает.
Мать Рэнта — красивая молодая мама, прикосновение мягких губ за ушком. Шепот: «Спи крепко!», теплое дыхание с привкусом сигарет. Конфетный запах шампуня. Цветочный аромат крема. Она дышит ему в ухо:
— Ты мамино сокровище! Ты мой ангелочек! Так говорят почти все матери, пока они с ребенком единое целое.
— Ты мамин самый лучший человечек...
В тот миг, еще до мертвых коровьих глаз, укусов гремучих змей и эрекций на уроке, именно в тот миг Рэнт и его мать в последний раз настолько близки. Так любят друг друга.
Тот миг... Конец всего, что хотелось бы продлить навечно.
Доктор Дэвид Шмидт (миддлтонский врач): По моему мнению, оба Кейси были довольно плохими родителями. Я не раз наблюдал, что многие молодые люди считают своих детей чем-то вроде розыгрыша. Или наказания. А ребенок просто есть. Он не отделан хромом, на нем нельзя разъезжать по дорогам. Он не даст вам работу в кабинете с кондиционером.
Чет Кейси считал ребенка одновременно худшим врагом и лучшим другом.
Эхо Лоуренс: И вот мать Рэнта наклоняется над кроватью. Одной рукой она убирает волосы с лобика малыша. На нее смотрят ярко-зеленые глаза, огромные на детском личике. Его глаза считают ее звезды.
Хорошенькая молодая мама Рэнта встает, чтобы пойти на кухню, или в сад, или к телевизору, но замирает. Не разгибаясь, она смотрит на стену над подушкой, сощуривается, напрягает глаза. Ее губы приоткрываются. Серые глаза моргают, моргают, впериваются в стену, красивый остренький подбородок тонет в шейных складках. Мать Рэнта тянет руку, чуть выставив палец вперед, чтобы что-то сковырнуть ногтем. На гладкой коже между бровей появляется бороздка.
Рэнт крутится в постели, выгибает спину, чтобы увидеть, куда смотрит мама.
Мать спрашивает:
— Что это?..
Она стучит ногтем по черному комку, кусочку чего-то мягкого, похожего на раздавленный изюм. Комок отстает от стены и падает на подушку рядом с Рэнтом. У его лица крошечный черный отпечаток пальца.
Мать Рэнта обводит глазами всю арку черных точек, целый рой слизистых клякс, которые спиралью сходятся к голове ее ангелочка.
Как говорил Рэнт: «Некоторые из нас рождаются людьми. Остальные...»
В некотором смысле все одинаковы. Присмотрись — и увидишь высохшие сопли. Мы все находили что-то клейкое под сиденьями и столами.
Преподобный Кертис Дин Филдс (пастор миддлтонской христианской общины): Маленький Рэнт? Не было греха, который он бы не мог совершить. Нет, Бадди вырос таким грешником, что грехов его хватило на всю семью.
Эхо Лоуренс: Этот миг был из тех, что длятся всю жизнь. Он промелькнул перед Рэнтом за секунды до смерти. Время замедлило ход, притормозило, замерло. Стало одиноким островком в огромном мутном океане детства.
Миг, растянутый в годы, сморщенное, искаженное лицо матери. Кожа пропала, остались лишь мышцы. Губы задрались, истончились, обнажили зубы и розовые десны. Веки задергались, задрожали, пальцы иссохли и скрючились, как когти. В этот вечный миг красивая молодая женщина, наклонясь над постелью Рэнта, обратила к сыну новое лицо старой карги и прохрипела:
-Ты...
Карга сглотнула, трепыхнув тощим кадыком. Потрясла дряхлыми когтями перед пятнистой стеной.
-Ты...
Рэнт, лежавший на спине, изогнулся, чтобы посмотреть на свою гордость, на свою коллекцию.
Со всеми такое бывало: когда родные впервые понимают, что ты растешь не таким, как они.
Фальшивые звезды Айрин против настоящих соплей Рэнта.
Его гордость и ее стыд.
Лоуган Эллиот (детский друг Рэнта): Я не вру. В детстве Кейси не делал ничего особенного. Ну, разве только вырывал корни и сжигал мосты.
Шот Даньян (автосалочник): В такие моменты ты словно неудачный эксперимент, от которого родители никогда не открестятся. Утешительный приз. А сами мать и отец — это бог, причем настолько тупой, что не создал ничего лучшего, чем ты.
Ты растешь и становишься ходячим доказательством, что родители не идеальны. Их несостоявшимся шедевром.
Эхо Лоуренс: Мать выпрямилась и посмотрела на маленького Рэнта с высоты собственного роста. Она сказала низким и чужим голосом, который потом всю жизнь отдавался у Рэнта в ушах:
— Ты мерзкое маленькое чудовище!
В тот день Рэнт перестал быть для матери «Мишкой». И по-настоящему появился на свет. Родился.
Первым делом в новой жизни Рэнт заснул.
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса (Историка): На следующий День Благодарения после того, как «черные вдовы» закусали бабушку Эстер, Айрин Кейси перестала сидеть на кухне, хотя следующей на очереди за взрослый стол была Хетти, прабабушка Рэнта. Очередность была не менее четкая, чем записи имен и дат жизни в семейной Библии.
Шот Даньян: Что, жутко? К вечеру бабка Хетти начинает ерзать и чесаться. Лисья горжетка, которую она надевает по всякому торжественному случаю, две или три лисьи шкуры с набитыми головами и лапами приколоты вокруг шеи — так вот, эта гребаная горжетка полна блох.
Жутко — не то слово. На старого человека ветер дунет, и он готов. Перелом бедра. Пчелиный укус. Ложка тунца с душком. Блохи, как «черные вдовы», еще одна неотъемлемая часть счастливой жизни на лоне природы. Не знаю кто — бурундуки, сурки, суслики, кролики, овцы или белоногие мыши, — но какие-то зверюги нанесли им блох. Сначала у бабушки Хетти болит горло и голова. Потом — живот. Потом начинается сильная одышка. Час в больнице, и она умирает от пневмонии.
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: Последняя эпидемия чумной палочки Yersinia pestis, переносимой крысами, имела место в Лос-Анджелесе в 1924-м и 1925 гг. Оказалось, распространение инфекции было вызвано повсеместным уничтожением колоний луговых собачек, для чего в колонии вводили животных, зараженных чумой. К тридцатым годам 98 процентов местной популяции луговых собачек вымерли, а оставшиеся 2 процента до сих пор являются бессимптомными носителями бубонной чумы.
Эхо Лоуренс: Он часто просыпался от собственного крика. В кошмарах, как рассказывал Рэнт, он видел вуальку бабушки. Черное кружево вдруг начинало шевелиться, шляпа оживала, разрывала себя на клочки, черные нити ползли по щекам и кусали бабушку Эстер. Она кричала. Еще в этих кошмарах Рэнт слышал, как лают собаки, но никогда их не видел.
Шериф Бэкон Карлайл (детский враг Рэнта): В этих снах его просто-напросто совесть мучила! За то, что убивал старушек. И разносил заразу.
Шот Даньян: Такие милые пушистики из фильмов о природе. Каждый год около двадцати человек сталкивается с чумной мешетчатой крысой или бурундуком. Их лимфоузлы раздуваются, как шары, пальцы на руках и на ногах чернеют, и они умирают. Люди, конечно. Не пушистики.
Эхо Лоуренс: А вы спросите у Айрин Кейси о стене в комнате Рэнта. Она ведь в конце концов все заклеила обоями. Для нее сухие сопли вреднее асбеста.
Даже когда Рэнт вырос и стал жить в отдельной квартире, стену над его кроватью лучше было не трогать.
Айрин Кейси (мать Рэнта): Насколько я помню, мы действительно оклеили спальню Бадди обоями, когда ему исполнилось два или три года. Там были ковбои, которые стреножили лошадей, и кактусы, все это на коричневом фоне, чтобы не было видно грязи. Ужасно темный рисунок, но для комнаты мальчика практичный.
А если вы про козявки на стене — этого больше не повторилось. Бадди был прелестным ребенком. Настоящим ангелочком! Мы наклеили ему на потолок звезды, которые светятся в темноте, и его маленькие ковбои скакали под звездами. Да, про козявки все правда, но остальное... Я бы никогда не назвала своего ребенка чудовищем или дьявольским проклятием.