Одним словом, без обязательств жилось как-то спокойнее.
До поры до времени.
Слух о том, что двадцатилетняя Юлька Малахова переехала жить к Геологу, облетело село быстрее Гагарина вокруг Земли, и шуму наделал не меньше.
Рентгенкабинет интенсивнее заработал языками. Монументальные груди мгновенно покрыл слой семечковой шелухи, слетаемой с проворно мельтешащих губ. Вот это новость! Геолог и Юлька! Тринадцать, прости Господи, лет разницы! Ничего себе кунштюк! Наши бабоньки ему не милы, за девку взялся. За сироту обездоленную! Потешиться захотелось! А может, нажиться? У девки-то наследства-то целое хозяйство осталось…
Юлькины родители, частные фермеры, в начале мая разбились на машине. Поехали в соседнее село на базар торговать огурцами, которые выращивал в своих теплицах, и на обратном пути их подбил в лоб лихач на грузовике. «Жигули» всмятку. Родители разом насмерть. Водитель грузовика в больницу и под следствие. Говорят, что был «под мухой»… Может, и врут.
Так Юлька стала сиротой и хозяйкой большой фермы: корова, теленок, две свиноматки, три десятка кур, сад-огород, четыре огромных теплицы с созревающими как на дрожжах огурцами… Эти огурцы Юлька разом возненавидела, даже смотреть на них не могла.
Приехала из города – училась на медсестру, да не доучилась месячишко – хоронить родителей. И впала в ступор. Как это вообще делается – похороны? К кому идти? Куда бежать? Что в первую очередь делать? Родни у нее здесь нет. Есть тетка под Кировом, но та доберется не раньше, чем на третий день.
Села на крылечке, руки безвольно сложила и пялилась в пространство. Долго сидела. Может час, может два. Пока не пришел Геолог.
Полякова она знала с детства, ее родители с его родителями жили соседями, через забор. Юлька у них все вишни обрывала из озорства, и на Женьку дразнилась усиленно. По малости лет не давала ей покоя женькина беззлобная безответность. Он на нее просто не обращал внимания: ему семнадцать, ей четыре. Кто в юношестве обращает внимание на задирания вчера родившихся «шпингалеток»?
Поляковы - хорошая семья, трудолюбивая, ее всегда всем в пример ставили. Когда время пришло, стала постепенно затухать, как оплывающая свечка. Сначала умерла мать, потом отец. Геолог отучился в городе, вернулся, обстроил старенький дом новыми стенами, расширил, укрепил. Сам укрепился, встал на ноги. Жил своим хозяйством, в чужое не лез.
Юлька сначала не поняла, зачем он пришел. Посочувствовать? Воздух посотрясать? К ней только и шли, что воздух трясти. Сочувствуем, сожалеем, ох да ах! А у нее от этих ахов внутри темнота только пуще расползалась.
Геолог сразу скумекал, что девка не в себе и, не спрашивая разрешения, вторгся в ее горе. Взял ее заботы на себя, оттянул грозовую завесу от беловолосой, пушистой как облачко головки. По-дружески, по-соседски. По доброй памяти о хороших людях – ее родителях. А по-другому как? Никак. Закон человеческого общежития: слабым нужно помогать, если есть возможность.
Организовал гробы, венки, поминки, машину для мертвых, автобус для живых. Про веточки еловые даже не забыл. Выбил место на кладбище. Хорошее, сухое, солнечное. Рядом – рябинка раскидистая. Когда закапывали, Юлька все плакала и на рябинку эту смотрела.
Геолога кольнуло под сердце. Вспомнил, как мать провожал – еле от гроба оторвали, не хотел ее земле отдавать. Отец прижал его к себе и не отпускал. А он смотрел из-под отцовской руки на хрупающие по деревянной крышке комья чернозема напополам с песком, и плакал, плакал. А потом понял, что у отца в горле тоже плач ревет, только беззвучный. И обнял его крепко-крепко. Вдвоем не так больно, вдвоем и выжить можно.
Через шесть лет, когда хоронил отца, понял насколько это тяжело– внутрь себя плакать. А наружу заплакать уже не мог, вырос. Перерос себя самого и не имел права на слезы. Никого не стеснялся, но перед самим собой было неудобно. Здоровый мужик и слезы – понятия несовместимые.