Ренуар не разделяет чувств Гонкуров. К тому же деревня окружена лесом; где можно найти столько замечательных живописных «мотивов». И он пишет, иногда подражая Курбе. Выбрав «мотив», он буквально застывает перед ним, долгое время оставаясь практически неподвижным — настолько, что его окружают лани и олени: «Они постоянно были за моей спиной, иногда подталкивая меня мордой, дышали мне в шею. Порой они вынуждали меня сердиться… Позволите ли вы мне, наконец, писать или нет?»
В 1865 году две картины Ренуара были приняты жюри Салона. В каталоге они носили номера 1802 и 1803. Это были «Портрет Уильяма Сислея», отца Альфреда, и пейзаж «Летний вечер». Но они не привлекли внимания ни критиков, ни любителей живописи. Напротив, Моне был замечен. В статье «Автограф в Салоне 1865 года и в мастерских», появившейся 24 июня, один из его друзей заявил: «Моне, неизвестный ещё вчера, сразу завоевал себе репутацию единственной картиной». (Трудно сказать, была ли это «Коса в Ла Эв при отливе» или «Устье Сены в Онфлере», но это неважно.) Окрылённый успехом Клод решил снова отправиться в Шайи, чтобы приступить к работе над большой картиной. Возможно, он предлагал Ренуару присоединиться к нему, чтобы воочию наблюдать тот необычайный свет на берегах Ла-Манша, на который обратил его внимание Буден и который оценили критики в его холстах.
Третьего июля Ренуар написал Базилю: «Дорогой друг, Анри Сислей, юный Гранж, с которым ты познакомился во время нашего обеда, и я отправляемся в четверг в путешествие на паруснике. Мы собираемся смотреть регату в Гавре. Мы намерены оставаться там дней десять, всё это будет стоить примерно 50 франков. Если ты захочешь присоединиться к нам, это доставит мне огромное удовольствие. У нас есть ещё одно место на паруснике. Я беру с собой коробку с красками, чтобы сделать наброски тех мест, которые мне понравятся. Я надеюсь, это может быть приятным путешествием». Но Базиль не последовал приглашению.
Итак, Ренуар отправился с «Анри» Сислеем и «юным Гранжем». Анри — это имя, которым Альфред Сислей называл себя тогда в каталогах. Юный Гранж — молодой натурщик из мастерской Мане. Путешествие длилось около десяти дней. Хотя питались они очень скромно, Ренуару приходилось тратить пять франков в день. Поэтому продлить это удовольствие не было возможности. Но даже это непродолжительное время, проведённое с друзьями, позволило Ренуару понять, что именно сближает их: «Мы объединились, потому что верили в одно и то же и предпочитали скорее умереть с голоду, чем отречься от этого (отступить)».
Вернувшись в Марлотт, Ренуар встречается с Моне, который приступил к новому огромному полотну «Завтрак на траве».46 Базиль не особенно охотно согласился, в конце концов, приехать из Парижа и позировать для нескольких мужских фигур. А весной уже Моне, сам того не желая, стал моделью для Базиля. То ли снаряд дискобола, то ли шар игрока в кегли случайно попал в ногу Моне, повредив её, в результате чего он был вынужден несколько дней оставаться в постели в номере гостиницы «Золотой лев». Этого было достаточно для Базиля, чтобы написать «Импровизированный госпиталь».
Визит Курбе, пожелавшего посмотреть, на что способен этот Моне, привлек в Шайи Ренуара. В то время он восхищался Курбе. «Как прекрасны его “Девушки на берегу Сены”». С годами Огюст постепенно охладел к Курбе, но в то время пытался подражать ему, используя его технические приемы, в частности шпатель. Незадолго до этого он также написал шпателем картину «Молодой человек, прогуливающийся в лесу Фонтенбло с собаками». «Этим молодым мужчиной был один из моих друзей, художник Лe Кер. Картина была написана в манере Курбе, в виде исключения, так как эта манера мне не подходила».
В Марлотт состоялась ещё одна знаменательная встреча, которой Ренуар обязан своему другу Лe Керу, — встреча с Коро. «Он был всегда окружён толпой каких-то дураков, и мне не захотелось смешиваться с ними. Я любил его на расстоянии». Когда эти «дураки» удалились и Ренуар смог побеседовать с маэстро, он в нём не разочаровался. Коро в течение всей жизни Ренуара оставался для него очень важным ориентиром. Даже в год своей смерти тот вспоминал слова Коро: «Когда я пишу, мне хочется быть зверем…» И Ренуар признался тогда: «Я в определённой степени из школы папаши Коро…»
Посещения Ренуаром Лe Кера привели его к ещё одной встрече. С некоторых пор Лe Кер, кому было немногим больше тридцати, жил с молодой 22-летней женщиной Клеманс Трео. Ренуар проявил интерес к её сестре Лизе. Этой прелестной девушке не было ещё восемнадцати, и она согласилась позировать ему… Возможно, она пошла на это, увидев, что друг её сестры тоже позировал Ренуару.
Весной 1866 года Ле Кер снова был моделью Ренуара. «“Трактир матушки Антони” — одна из моих картин, о которой я часто вспоминаю с удовольствием, — писал Ренуар впоследствии. — И это не потому, что я её считаю особенно выдающейся, но она мне напоминает добрейшую матушку Антони и её трактир в Марлотт, настоящий деревенский трактир! Я изобразил общий зал, служивший одновременно столовой. Пожилая женщина в глубине сцены, написанная со спины, — это сама матушка Антони; очаровательная девушка, подающая на стол, — служанка Нана. На переднем плане картины — белый пудель Тото, у которого вместо одной лапы деревянный протез. У стола — мои друзья, Сислей и Ле Кер. Групповой портрет сделан на фоне стены, расписанной посетителями трактира. Эти рисунки без претензии, но порой очень удачные. Я сам нарисовал там силуэт Мюрже, который я воспроизвёл на картине в верхнем левом углу Некоторые из этих рисунков мне очень нравились. Я надеялся, что мне удалось защитить их от уничтожения, когда я объяснил матушке Антони, что если когда-нибудь дом будут разрушать, то она смогла бы продать эти фрески за хорошую цену». Тщетная надежда… Несколько месяцев спустя Анри Рено, уже известный художник, возмущённый тем, что какой-то мазила «посмел превратить обнажённую спину одной пожилой дамы в фигуру старого гвардейца», пообещал мамаше Антони написать «вместо этого что-нибудь художественное». Матушка Антони смыла рисунки со стены, а Рено уехал, не сдержав обещания. «Чтобы прикрыть наготу стены, вспомнили о моём холсте, который я оставил, уезжая, а хозяева поместили в сарай».
Ренуар, вспоминая свою картину, называет только два имени — Сислея и Лe Кера. Но у стола трое мужчин… Вполне вероятно, что сидящий бородатый человек, держащий руку в кармане, которого слушают два других, а лицо его, повёрнутое в профиль, прикрывает светлая шляпа, — это Сислей. Во всяком случае, форма бороды соответствует той, какую мы видим у Сислея на другом портрете, на этот раз анфас, написанном два года спустя. Стоящий у стола мужчина — Жюль ле Кер. Он собирается скрутить сигарету. Третий мужчина, безбородый, сидит по другую сторону стола, скрестив руки на столе. Один из друзей Ренуара?.. Но ни Моне, ни Базиль, ни Сезанн, ни Писсарро не похожи на него. Кто же в таком случае? 10 августа 1905 года литейщик А. Эбрар, пытавшийся продать эту картину принцу Ваграму, называет Ле Кера, Сислея и некого Боса. Это фамилия двух братьев из Лейда. Они оба были пейзажистами и анималистами. Старший, Жерар Иоганн, родился в 1825 году, а младший, Христиан, — в 1835-м. Почему бы и им не приехать в этот лес Фонтенбло, столь часто посещаемый художниками уже в течение нескольких десятилетий? Другая гипотеза более романтична. Ренуар рассказывал сыну Жану об одной встрече в лесу. Однажды к нему обратился измождённый незнакомец. «Умоляю Вас, месье, помогите. Я умираю с голода», — сказал он дрожащим голосом. Уже два дня этот несчастный бродил по лесу. Республиканец, он едва спасся от полицейского преследования, прыгнув в первый же поезд, уходивший с Лионского вокзала, и вышел на станции Море-сюр-Луань. Ренуар поспешил раздобыть съестного, а также принёс блузу художника и коробку красок: «Вас примут за одного из нас. Здесь никому не придёт в голову расспрашивать Вас. Крестьяне видят, как мы приходим и уходим, и больше этому не удивляются». Незнакомец провёл в Марлотт несколько недель. Писсарро связался с друзьями в Париже, которые помогли переправить его в Англию, где он оставался до падения Империи. Мог ли этот мужчина, которого звали Рауль Риго, позировать для портрета, который послужил бы его алиби? Гипотеза, которую невозможно проверить…