В ноябре он снова останавливается в Кане в доме, где располагался почтамт. В начале декабре он обращается к Дюран-Рюэлю с просьбой сохранить его картины, где изображены фигуры, сидящие на траве. Он уточняет, что «больше не сможет работать на природе». По какой причине? Это странно, так как 10 января 1907 года он сообщает Дюран-Рюэлю, что со дня его приезда стоит «прекрасная погода, ночи прохладные, а дни замечательные». Но когда 4 февраля его посетил критик Жак Феликс Шнерб, Ренуар стал жаловаться ему, что отвратительная погода не позволяет ему писать на свежем воздухе. «О ля-ля! Я писал яблоки и кувшины, погода несносная!» У Ренуара была и другая причина жаловаться. Ему стало трудно, почти невозможно найти модель: «Эти девицы начинают воображать неизвестно что, когда их заставляешь позировать с грушей в руке». Когда Шнерб упомянул о подготовке петиции, чтобы возвести Ренуара в ранг офицера Почётного легиона, тот ответил: «Когда художник может писать, когда ему дают возможность писать, о чём ещё можно мечтать? Я не жалуюсь на свою судьбу, я никогда не жаловался, я всегда мог писать». Элегантная манера закончить беседу… Когда дают возможность писать… Ренуар согласился, чтобы журналист приехал к нему ещё раз, месяц спустя, потому что сознавал, что признание его таланта налагает на него определённые обязательства.
Одиннадцатого апреля 1907 года состоялась распродажа коллекции Шарпантье после смерти Жоржа Шарпантье и его жены. Картина, находящаяся в каталоге коллекции под номером 21, — «Мадам Шарпантье с детьми», представленная в Салоне 1879 года, — была продана за рекордную сумму — 84 тысячи франков. Её приобрёл Метрополитен-музей Нью-Йорка. 3 мая Дюран-Рюэль написал Ренуару, что такая цена вызвала «некоторое недовольство ряда американских художников», и тут же поспешил добавить: «Но главное, что картина куплена; как только она будет выставлена в музее и её можно будет увидеть, я не думаю, что кто-нибудь сможет упрекнуть музей в её приобретении». Если Соединённые Штаты готовы платить такую сумму, это свидетельствует о международном признании Ренуара. Это позволило Францу Журдену призвать Францию не подрывать своего авторитета и присвоить художнику звание офицера Почётного легиона. Но это обращение к министру изящных искусств оказалось безрезультатным… Тем не менее Октав Мирбо уже осудил «старые сети» министерства изящных искусств: «Они изношены, они повсюду разорваны и в дырах. И хотя их пытались починить с помощью медалей, такие выдающиеся художники, как Делакруа, Домье, Коро, Курбе, Мане, Ренуар, Моне, Сезанн и Писсарро, прошли сквозь дыры и отсеялись. И в результате происходит следующее: во время одного из аукционов три персика и ваза для фруктов Поля Сезанна были оценены в 19 тысяч франков, тогда как огромное полотно Даньян-Бувере, члена Института, удостоенного всех возможных наград, с трудом достигло цены в 1200 франков. Работы Ренуара и Моне оцениваются обычно в 40 тысяч франков, а Каролюс-Дюран, перед которым в Салоне останавливалась восторженная толпа, падает в цене до 300 франков; и то только потому, что рама стоит 600». И добавляет с гневом: «И это, возможно, потому, что во Франции есть Академия изящных искусств, а в этой академии такая живопись, что Ренуар, которым восхищаются и который составляет славу живописи всех времён, не входит в её состав!»
В июне 1907 года, вдали от Парижа с его скандалами, Ренуар с помощью Баптистена смог отправиться писать оливковую рощу в Кане. Это место называется Колетты. На склонах холма раскинулась оливковая роща с многовековыми деревьями. На этой ферме проживала Катрин Канова с сыном Полем, холостяком. Чтобы развлечься, Поль с другими крестьянами, как и он, родом из Пьемонта, пил по субботам, а когда возвращался домой, мать награждала его оплеухами и проклятиями. Это продолжалось до тех пор, пока один торговец недвижимостью из Ниццы не предложил владелице поместья, мадам Арман, купить её владение. Он собирался спилить старые деревья и устроить там ферму по разведению гвоздик, что принесло бы больший доход. Поль рассказал Ренуару, что его мать, рассчитывавшая дожить свой век в Колеттах, где провела уже более сорока лет, грозилась забаррикадироваться в доме и, если понадобится, даже выстрелить из ружья по жандармам, когда они придут её выселять. Для Ренуара была невыносимой мысль о том, что оливковые деревья обречены на превращение в сувенирные салфетки с надписями «Привет из Ниццы». Один из друзей семьи Ренуаров, интересующийся местной историей, уверял их, что большинство деревьев было посажено ещё во времена правления Франциска I.121 Король поручил своим солдатам в перерывах между войнами с Карлом V заняться посадкой этих деревьев. Более того, этот знакомый утверждал, что некоторые деревья росли здесь ещё до этого.
Ренуар решительно прервал партию в карты своей жены с хозяином дома и настоял, чтобы они немедленно встретились с мадам Арман, пока ещё не поздно. Переговоры с ней прошли без каких-либо трудностей. Она без всяких колебаний сделала выбор между торговцем недвижимостью и Ренуарами: «По крайней мере, Ренуаров мы знаем». 24 мая 1907 года в присутствии мэтра Кастелля, нотариуса, Пьер Огюст Ренуар, художник, проживающий в Париже, предоставил своей жене Алине Викторине Шариго, без профессии, право приобрести от его имени Колетты. Акт продажи был подписан в присутствии того же нотариуса 28 июня 1907 года. Мадам Онорина Матильда Жозефина Николя, вдова Мари Огюстена Армана, продала Колетты за 35 тысяч франков.
Глава пятнадцатая
КОЛЕТТЫ
Покупка Колетт в конце июня 1907 года никак не повлияла на ритм перемещений семьи Ренуаров. Из года в год они покидали Кань в начале лета, приезжали ненадолго в Париж и старались как можно скорее уехать в Эссуа. Там они, как обычно, принимали многочисленных друзей. Купив Колетты, Ренуары решили и здесь построить достаточно просторный дом, где могли бы довольно комфортабельно располагаться гостившие у них друзья, коллекционеры или торговцы картинами. Ведь дорога была утомительной: чтобы добраться до Колетт из Парижа, приходилось провести в вагоне поезда немногим более пятнадцати часов. Новый дом должен был не очень отличаться от виллы «Ле Бегюд», где в 1900 году поселились супруги Деконши. Но он должен быть более просторным и построенным только из местных материалов. Кроме того, учитывая, что Ренуару становилось всё сложнее передвигаться, нужно было избежать перепадов уровней пола комнат и многочисленных ступеней. Архитектор Жюль Фебр должен был всё это учесть. Но эскиз фасада дома с аркадами, набросанный Ренуаром, был нечётким, и архитектор спроектировал центральный вход с высоким крыльцом, а вход в мастерскую — по лестнице с восьмью ступеньками… И на это никто не обратил внимания ни во время ознакомления с планом, ни в ходе строительства. По крайней мере, Ренуару удалось убедить архитектора в том, что дом не должен быть похож на «одну из тех претенциозных вилл, которые были разбросаны вдоль побережья», и настоять, чтобы «участок не превратили в английский парк и не посадили пальмы вместо оливковых деревьев».
В конце октября 1907 года Ренуар предупредил Дюран-Рюэля, что катар верхних дыхательных путей заставляет его ускорить отъезд на юг. Но возвращение в Кань было сопряжено с новыми проблемами. Новый дом ещё только строился, а Фердинан Инар, уверенный, что Ренуары больше не будут снимать у него комнаты, продал свой дом муниципалитету. Ренуару всё же удалось договориться, что холсты, заполнявшие комнаты, пока останутся там — до переезда в Колетты, но для проживания семье пришлось снять на несколько месяцев виллу у дороги в Ванс.