Пустынную окружную я преодолела на удивление быстро и вскоре уже ехала по Ярославке, направляясь в сторону Болшево. Еще четверть часа, и я притормозила у высоких глухих ворот отцовского дома, а потом долго сидела, не решаясь открыть дверцу машины и подойти к звонку, чью пухлую пуговку хорошо видела со своего места…
…Мне открыла мать.
— Машенька… — почти прошептала она и покачнулась, опершись рукой на столб, державший калитку.
— Здравствуй, мама. Я… Я могу войти?
— Отец дома, — с легким испугом словно предупредила меня она, но отступила в сторону, пропуская.
Он завтракал и, увидев меня в дверях столовой, с грохотом опустил на стол толстостенную керамическую кружку, так что ее содержимое — крепчайший чай — плеснуло на клеенку. Боясь того, что он мог сейчас произнести, обрубив тем самым всякую возможность дальнейшего разговора, я шагнула вперед и выпалила.
— Меня хотят убить, папа. И мне нужна твоя помощь!
Он помолчал, впиваясь взглядом своих поразительно синих глаз в мое лицо. Его взгляд всегда был настолько пронзительным, ярким — то ли из-за цвета, то ли из-за выражения глаз, что мне было больно смотреть ему в лицо, словно на солнце. Вот и сейчас…
— Ты это серьезно?
Я горько усмехнулась.
— Вряд ли бы я решилась приехать сюда, если бы дела обстояли иначе.
Опять повисло молчание. И наконец…
— Что я должен сделать?
Как это похоже на него — никакого сослагательного наклонения. Воистину, слово «должен» — один из краеугольных камней, на которых держится вся немалая тяжесть личности моего родителя.
— Мне нужно встретиться с Вениамином Константиновичем.
Отец вытянул губы, словно собирался присвистнуть, но так и не издал ни звука.
— Саша… — негромко позвала его мать, но он лишь зыркнул на нее коротко, и она, как это обычно и бывало, стушевалась, хотя и не отступила, продолжая поглядывать на него поджав губы.
— Пошли, — он пружинисто поднялся.
— Ты даже не хочешь узнать подробности?
— У Веньки все и расскажешь. Чего зря воду в ступе толочь?
Я спустилась с ним в гараж, где, сияя полированными боками, замер в готовности старичок лендровер, собранный отцом буквально по винтику. Впрочем, никто не назвал бы этого ветерана дряхлым. Он, как и его хозяин, мог дать фору многим. Вместо пассажирской дверцы отец распахнул багажник и коротко приказал.
— Залезай.
— Зачем это?
— Как была распустехой, так и осталась. А если за тобой следили?
Разинув рот, я замерла в растерянности, совершенно оглушенная этой очевидной мыслью.
— Ну?
Покорно свернувшись клубком в просторном заднем отсеке, я прикрыла глаза, и отец набросил на меня какую-то темную плотную ткань. Хлопнула дверца багажника, шаги. Скрип петель — открывает ворота? Вновь шаги. Машина качнулась, и почти следом взревел мотор. Тронулись, подъем — наверно, выезжаем со двора. Вдруг резкое торможение, дверца распахнулась, и я услышала громкий, раздраженный голос отца.
— Пока ТВОЯ дочь не покинет этот дом, МОЕЙ ноги здесь не будет!
И лендровер опять резко рванул с места. Я лежала, затаив дыхание, совершенно не понимая, что происходит. Впрочем, через пару минут отец снизошел до объяснения. Я вздрогнула, когда сквозь рокот мотора до меня донесся его негромкий, абсолютно спокойный баритон.
— Теперь, если кто и был у тебя на хвосте, то будет совершенно уверен, что ты осталась в доме. А птичка-то улетела!
— Спасибо, — задушено пролепетала я и свернулась в клубок еще туже — опять начала бить нервная дрожь.
«Боже, да что же это творится вокруг меня!»
Вениамин Константинович Пряничников был старинным другом моего отца. Когда-то они служили вместе, но потом пути разошлись. Отец остался в армии, а Веня поступил в Академию КГБ. Как и отец, он уже несколько лет был на пенсии, но попал на нее по инвалидности, а не из-за излишней прямолинейности нрава, как мой родитель, который был любителем резать правду матку всем и всегда.
Выйдя в отставку, Пряничников поселился совсем недалеко от друга — продал свою квартиру, ставшую для него тюрьмой, и купил дачу в том же Болшево, но возле реки, в красивейшем месте на берегу, поросшем столетними соснами. Раньше дача принадлежала какому-то то ли художнику, то ли артисту и отличалась странной, но очень удобной для нового хозяина архитектурой. Все основные помещения находились внизу — кухня, столовая, кабинет и две спальни, располагались по кругу по сторонам просторной гостиной, потолком для которой служила уже крыша дома. Второй же этаж представлял собой круглую галерею, со множеством окон, выходивших на все стороны света.