— Я правильно понял, что ты наняла меня воспитателям к твоим детям?
— Да… — пролепетала я, совершенно не понимая, к чему это он клонит.
— И ты по-прежнему считаешь, что я должен их воспитывать?
— Ну…
— Да?
— Да.
Он начал демонстративно расстегивать ремень на брюках, а потом одним театральным жестом выдернул его и сложил пополам. Натка смотрела на его действия презрительно кривя губы.
— Ты ведешь себя как капризный ребенок, дорогуша. И наказывать тебя стоит как ребенка. Пошли. Я не хочу, чтобы твоя сердобольная матушка висла у меня на руке.
— Никуда я не пойду! Еще чего выдумал!
— Не вмешивайся, — Иван впихнул меня назад в кресло, а потом решительно ухватил Наталью за руку и выволок из комнаты.
Выбарахтавшись из своего глубокого и мягкого обиталища, я помчалась следом, но негодяй захлопнул дверь у меня перед носом, а потом еще и запер ее. И как я не колотилась, никто меня не впустил. Не знаю, что там у них происходило, потому что кроме общей тональности вселенской ругани я ничего не разбирала. Потом все затихло, и я опять робко постучала. Отпер Иван.
— Я же сказал — не вмешивайся. Иди, займись Васей. Общаешься с ребенком раз в две недели и то по пять минут.
— А… — дверь захлопнулась у меня перед носом.
Я поплелась в гостиную. Вася встретил меня деловитым вопросом:
— Он ее поколотил?
— По-моему, нет.
— Жаль. Стоило бы. Мам, а что такое трахаться?
«Святые угодники! Только этого мне сейчас не хватало».
— Это грубое слово. Не надо его повторять.
Опять зазвонил телефон. На сей раз это был Перфильев.
— Как самочувствие?
— Блистательно.
— Что поделываете?
— Мы с Васей смотрим телевизор…
— А Иван пошел пороть Наташку, — внезапно крикнул мне в самое ухо, а значит и в телефон Васька.
— Что-о?
— Да нет…
— Ремнем из собственных штанов. Он утащил ее в свою комнату и запер дверь, — опять проорал Василек, и я спихнула его с кресла, погрозив кулаком в его ухмыляющуюся бесовскую рожицу.
— Что там у вас происходит, Мария? Вы что — все с ума посходили?
Ого! Ну и голосок у него сделался.
— Не беспокойся. Все тихо, мирно и внутрисемейно.
— Внутрисемейно, значит?
— Точно.
— Оч-чень хорошо, — шмякнул трубку так, что у меня в ухе зазвенело.
Ничего, сейчас отойдет, перезвонит. Ну вот, я же говорила!
— Да?
— Ну, сука, ты у меня за это поплатишься! Я знаю, чего ты боишься, и знаю, как воплотить твои кошмары в явь. До встречи, паскуда!
Я отбросила от себя мобильник, словно ядовитую змею и сжала ладонями лицо. Потом заколотившееся молотком сердце подпрыгнуло куда-то к горлу, в глазах у меня потемнело, ковер, только что лежавший на полу, почему-то ринулся на меня, оказавшись прямо перед глазами, я еще успела услышать, как Васька кричит где-то в доме: «Дядя Иван, дядя Иван, скорее, маме плохо!», и погрузилась в черноту.
Глава 9
Очнулась я от резкого запаха нашатыря. И, видно, далеко не сразу, потому что надо мной уже склонялась незнакомая женщина в белом врачебном халате. «Скорая»? «Скорые» на дачные участки быстро не приезжают. Сколько же я провалялась в отключке? Попыталась повернуть голову, и все передо мной поплыло, да так противно, что я снова зажмурилась.
— Эй, не засыпай! — «сердобольная» врачиха ощутимо шлепнула меня по щеке.
От ее пощечины у меня словно отложило уши. Я внезапно услышала Наташкин плач где-то в стороне, к нему приплетались громкие всхлипывания Васьки. Рядом бубнили незнакомые мужские голоса. А это-то кто? Открыла глаза опять. Постепенно вращение остановилось. За столом у окна двое полицейских стояли по сторонам Перфильева. Откуда он-то взялся? Да и они… Перед Васькой стоял человек в обычном гражданском костюме и что-то делал такое… Ну да! Он надевал на Перфильева наручники! Час от часу не легче!
— Лежите, лежите. И без вас дел по горло, — голос усталый, раздраженный.
Врачиха сунула мне в пальцы вскрытую ампулку с нашатырем и ушла куда-то вглубь дома. Туда, где плакали мои дети?
— Господи, да что случилось-то?
Кто-то подошел ко мне. Иван? Нет. Какой-то незнакомый дед.
— Убийство. Вот этот, — ткнул пальцем в Перфильева, — убил другого.
— Кого? За что?
Из глубины дома вышел еще один полицейский. Остальные обернулись в его сторону.
— Ну как?
— Пока жив. Но все равно, по-моему, не жилец.
— Кто не жилец? — пролепетала я, пытаясь все-таки подняться.
— Ох, Мария Александровна, вы очнулись?