Доктор недовольно швырнул на кушетку шляпу.
— Это на тебя похоже! Ты тут за собаку торгуешься, пока я воюю с Маккошем…
— Да просто к слову пришлось, — оборонялся аптекарь, — но и я уж говорил дяде Ихарошу, что Маккош только безнадежными больными занимается, или, на худой конец, трудными больными.
— То-то и оно! Ну, да я еще раз возьму его в оборот… если и дядя Гашпар со мною будет.
— Кажется, я уж достаточно стар, — вмешался Ихарош, — может, все-таки не прогонит?…
— Трудный он человек, очень трудный… но все же попробуем, — сказал доктор. — Только обождем немного, у него полна приемная. Он позвонит, когда можно будет прийти. Вот все, чего мне удалось добиться.
Когда зазвонил телефон, все трое посмотрели на аппарат так, словно то был сам доктор Маккош, который сейчас произнесет свой приговор.
— Да, — сказал доктор, — да-да. Я сам приду с ним и, если позволишь, сошлюсь на тебя. Ты так думаешь? Хорошо. В полдень будем у тебя с анализами. Большое спасибо.
— Ну, так. — Он опустил трубку. — Сегодня Маккош для разнообразия был вполне любезен. Сделаем предварительные анализы, рентген, ЭКГ, анализ крови и так далее; я предупредил, что мы хотим еще засветло домой попасть, если он не оставит дядю Гашпара на пару деньков у себя.
— А оно хорошо бы, — проговорил старый мастер, — все-таки у него на глазах… Слышал я, он очень ученый человек…
— Я было заикнулся ему, да он промолчал. Уж вы его сами попросите, дядя Гашпар. Он иной раз скорей больного послушает, чем своего же коллегу. Так, может, поедем уже?…
Мастер Ихарош встал, взглянул на Репейку.
— А что же с собакой-то будет? Вдруг да он оставит меня…
Репейка тотчас подбежал к хозяину.
Но щенок ничего не мог ему посоветовать. Он только еще ближе подвинулся к Ихарошу и посмотрел на дверь:
— Мы не уходим?
— Домой его отвезу, — нетерпеливо сказал доктор.
— Да ведь выскочит из коляски… или пропадет, пока не будет меня дома.
— Пусть останется у меня, — предложил аптекарь, — потом вы же и заберете его, когда домой поедете, дядя Ихарош. Подождите-ка!
Аптекарь вышел и вернулся с потрепанным покрывальцем, которое прихватил в дорогу Ихарош.
— Сейчас оно в коляске ни к чему, вот на нем-то Репейка и останется. Если сразу поедете домой, положу в коляску, а останетесь здесь, — поедет с вами через пару дней. Только и всего.
И трое людей посмотрели на Репейку, словно ему предстояло решать, ему надлежало сказать последнее слово, которое могло оказаться и приговором.
— Пусть остается, — сказал Ихарош, — пусть остается, пока я не вернусь.
Все помолчали.
Аптекарь свернул покрывало и положил возле кушетки.
— Вот твое место, Репейка.
Репейка вильнул хвостом и опять поглядел на хозяина:
— А теперь давай уйдем. Этот человек мне нравится, но приказывать мне он не в праве.
Старый мастер медленно подошел к подстилке и указал на нее.
— На место, Репейка.
Щенок выполнил приказание, но остался на ногах. Запах покрывала успокоил его, но чего-то он не понимал в происходящем.
— Останешься здесь!
— Хорошо, — сразу лег на живот щенок, но глаза по-прежнему были устремлены на хозяина. — Пойдем же! — Он заскулил и стал скрести покрывало.
Мастер Ихарош погрустнел и с трудом наклонился к щенку.
— Я вернусь, Репейка. Обязательно! Помнишь, как мы поклялись, когда повстречались? Дружба до могилы…
Аптекарь и доктор переглянулись.
— Про могилу забудьте, дядя Ихарош, — сказал аптекарь, — она другим требуется.
— Да ну?
— Верно вам говорю…
Но Репейка всего этого не понимал. Какая-то неясность носилась в воздухе, и щенку хотелось уйти, но мастер Ихарош пригнул его к подстилке.
— Останешься здесь, Репейка. У хорошего человека…
Знакомая рука успокоительно погладила щенка.
— Ну, поехали.
Предварительное обследование было проведено быстро. Геза ходил из кабинета в кабинет так, словно больница принадлежала ему.
— Распоряжение Маккоша. Срочно.
— Всем срочно, доктор, — сказала сестра из рентгеновского кабинета, — подождите, пожалуйста.
Доктор, не говоря ни слова, шагнул к телефону.
— Быть может, вам нужно указание от главного врача?
— Разденьтесь, — сердито повернулась сестра к Ихарошу. Сделав снимок, она сказала:
— Я доложу об этом инциденте.
— Хорошо, что сказали, тогда и я заявлю, что обслуживающий персонал рентгеновского отделения оставляет за собой право определять степень срочности и его не интересует, что больного ожидает к себе на прием главный врач больницы. Всего хорошего. Мы можем идти, дядя Ихарош.
Потом мастер Ихарош сидел в приемной, а Геза понес данные анализов в кабинет. Гашпар Ихарош остался один и думал о Репейке, думал о Лайоше… о дворе своем думал, о саде и пчельнике. В нос лезли характерные сложные больничные запахи, но старый мастер сопротивлялся им, что, вероятно, и обратило к дому его мысли.
Зато доктор в кабинете главврача всеми помыслами был в больнице и сразу же упомянул о недопустимом поведении ассистента-рентгенолога.
Главный врач просматривал данные анализов, но на жалобу ответил:
— Это замечательная женщина. Великолепный работник… и в конце концов она ведь права. Она вообще точь-в-точь такая, как ты…
— Ну, знаешь?!
— Разумеется, знаю. Она не допускает вмешательства в свою работу, потому что дело свое понимает и знает порядок. Вероятно, ты торопил ее…
— Конечно.
— А ты позволяешь торопить себя? Вот видишь. Хорошего работника нельзя торопить. Ее нельзя, тебя тоже нельзя… потому что и ты специалист высокого класса… к сожалению!
— К сожалению?
— К сожалению… твой диагноз безукоризнен. Вот, посмотри сам… это очень грустное чтение.
— Я так и думал, — сразу забыл свои обиды доктор, — так и думал. Ему мы уже напели, что здесь творят чудеса, только попасть трудно, потому что ты не слишком тяжелых больных не берешь.
— Правильно! Надежда — главное чудо. Часто и я этим пользуюсь. Но испробую все, а насчет приема немного поупрямлюсь…
— Очень прошу тебя. Можно позвать?
Главный врач только кивнул: в кабинет вошел мастер Ихарош со всеми признаками честной и очень утомленной старости.
— День добрый, доктор.
— Помогите, коллега, больному раздеться. Вот так. Сядьте, пожалуйста. Вам не холодно? — спросил Маккош, так как по телу Ихароша прошла дрожь.
— На дворе сейчас жарко… а здесь немного прохладно.
— Мы покончим с осмотром быстро, ведь по анализам уже все ясно. — И, наклонившись, он почти прижал к себе сухое, тающее старое тело.
— Да, небольшие шумы, то да се…
— Хорошо было бы оставить дядю Ихароша денька на два, понаблюдать, — сказал Геза, но Маккош покачал головой.
— У меня мало мест. Если привезут больного с чем-то неотложным, я не буду знать, куда девать его. Одевайтесь… дядюшка Ихарош.
Старый мастер стал одеваться, но тут заметил, что Геза ему подмигивает, подбивая заговорить.
— А ведь я… иногда… скверно себя чувствую. Очень слаб стал… Иной раз голова кружится… Если бы как-то можно было?…
Главврач отвернулся и посмотрел в окно. В саду еще грелись на солнце больные, но в кроне липы уже попадались желтые листья, трава высохла; железные пики ограды печально обрамляли это преддверие боли и выздоровления, жизни и угасания.
Геза изучал рисунок на линолеуме, а Гашпар Ихарош прислушивался к протарахтевшей за окном телеге: звук был очень знакомый.
— Вы сейчас плохо себя чувствуете?
— Да… пожалуй что… Слабый я стал… Хорошо, если б можно было остаться здесь… хотя и чужое место занимать не хочу.
— Ну, что ж… но только на одну неделю. Вы понимаете ведь, дядюшка Ихарош?
— Очень вам благодарен. Я все понимаю, да и справедливо оно, что предпочтение отдают тому, кто болен тяжелее.
— Проводите его в седьмую, коллега, а я позвоню сейчас сестре. Это единственная у нас отдельная палата, я придерживаю ее для самых тяжелых больных. Будем надеяться, что за эту неделю особо тяжелых не поступит…