— Хорошо сказано… Но мне больше нравится, как сказал Никонов: делай то, что должен, и будь что будет.
— Даже если ничего уже не будет?
— Даже если ничего уже не будет.
— Видеть то, осуществления чего требует долг, и не сделать — есть отсутствие мужества, — вспомнил Эньлай ещё одно изречение Конфуция.
— Блин, вы все тут такие умные, — покачал головой Тимур, взгромождаясь за руль огромного автобуса.
— Если человек твёрд, решителен, прост и несловоохотлив, то он уже близок к человечности, — подсыпал на дорожку китайской мудрости Лю. — Блажен, кто ничего не знает: он не рискует быть непонятым.
— Ты что, специально заучивал?
— Так меня воспитывал отец.
2
Леонид Яковлевич Садальский уже через час после разговора с парламентёрами листал досье на каждого из них. С воякой Никоновым всё было понятно — пушечное мясо с мозгами. Хуже не придумаешь. Пушечное мясо не должно думать! Так нет же — насоздавали элитных подразделений… Нет, с этим всё ясно. Жизнь — Родине, честь — никому… Леонида Яковлевича заметно передёрнуло. Больные люди! Весь мир — родина, а эти всё за свою лапотную Россию держатся.
Самый тёмный и непонятный человек — Макар. О нём меньше всего. Слишком умён для могильщика. Мэр мёртвого города против мэра умирающего города… Нет, возрождаемого!
Горячий кавказский парень вообще не в счёт…
И вот — Пантелей… Что это ещё за игры в Лазаря?
Всматривался в документы…
Отец — Александр Михайлович Смирнов (Божья воля) — вице-президент крупнейшего банка… Приличный человек… Партийный стаж даже есть. Достойная карьерная лестница. Что называется, не с загранпаспортом родился. Всего добивался сам. Места работы — от Сахалина и до Питера. Что там с фамилией? Ага, видимо, стеснялся своей фамилии в бизнесе, предпочёл фамилию жены… Молодец! С фотографии смотрит солидный мужчина, подтянутый, цельный и целеустремлённый. Где же у него сбой-то произошёл? На генетическом уровне, что ли? Или, может, из этих — скрытых патриотов-благотворителей? Жена — Ольга Сергеевна — последнее время почти нигде не работала… Из рода священников. Дед прошёл лагеря… Ага! Вот! Здесь, пожалуй, собака зарыта. Надо понять, какими этот парень практиками владеет. Вероятно, медицинская академия — это только прикрытие…
В этот момент Эдик втолкнул в кабинет запуганного бойца.
— Тот самый? — спросил Леонид Яковлевич.
— Тот самый. Живее всех живых.
— Как зовут? — обратился Садальский к парню.
— Арнольд.
— Арнольд?
— Меня отец в честь Шварценеггера назвал, — поторопился объяснить боец.
— Почётно, — иронично оценил Садальский, — но по тебе не заметно. Присядь. Значит, говоришь, Арнольд, тебя убили? А может, ты просто сознание потерял от удара? Откуда тебе знать, что тебя убили, горло тебе, как ты товарищам рассказываешь, сломали.
— Н-ну… — Арнольд растерялся.
— Давай так, ещё раз и всё по порядку. Подробно, в деталях.
— Ну, я кабинет охранял. Где доктор этот, старуха… Синяк там кровью исходил. Ему минуты оставались. Кровищи на полу ведро было.
— Так ты охранял или в кабинете с ними сидел?
— Охранял. Но я ведь видел.
— Ну-ну… дальше.
— Подошёл китаец, я думал — наш.
— Ты способен думать?
Арнольд потупился.
— Если б был способен, ты бы не думал, что китаец — наш.
— Надо было всем нашим на рукава повязки сделать одинаковые. Тогда бы не путали! — неожиданно смело вспылил Арнольд.
Садальский даже слегка опешил от такой наглости. Но потом оценил мысль.
— А что, очень даже правильно ты говоришь. Вот ведь, нехватка профессиональных кадров сказывается. А думать ты умеешь, — в чёрных зрачках Садальского блеснул холодный огонёк одобрения, — надо назначить тебя взводным или ротным каким-нибудь. Вот структуру продумаем, обязательно назначу.
— Спасибо.
Леонид Яковлевич снова превратился в стену. Слово «спасибо» он не любил.
— Дальше рассказывай.
— Ну… он… типа… с кухни пришёл. Потом удар — и всё.
— Что — всё?
— Темнота.
— И ты думаешь, а мы выяснили, что думать ты умеешь, что всякая темнота — это смерть?
— Так она только вначале была! А потом я смотрю со стороны, как китаец у меня на шее пульс проверяет.
— У тебя?
— Ну… у тела моего…
— И… — что-то наподобие интереса отразилось-таки на лице Садальского, — как ты себя ощущал?
— Прикольно… легко так. Я и дома побывал, только там всё равно никого не было… и обратно вернулся. А потом появились эти…
— Кто?
— Не знаю. Страшные… ужасные… Со всех сторон.