Выбрать главу

Отсюда хотелось уйти, но отнюдь не в настоящий оживлённый город, где по улицам идут озабоченные люди, едут автобусы и автомобили, где в глазах рябит от рекламы и бликов, хотелось уйти куда-то ещё… Это «куда-то ещё» было похоже на смутное вечное ожидание человека, который хоть раз осознавал бесполезность всей этой суеты. Это «куда-то ещё» было вечным зовом, вечным поиском потерянного рая. Это «куда-то ещё» было источником сердечной тоски, которая лечится только идущей из этого же сердца молитвой.

— Господи, как же не хочется убивать, особенно сейчас, — тихо, но очень уверенно сказал Никонов.

— А кому хочется? — Олег оглянулся и увидел у входа в палату Старого — живого и невредимого, в полном, что называется, камуфляже, в забитой магазинами разгрузке.

Никонов отбросил «винторез» в сторону и обнял друга. Он чувствовал его, даже чувствовал дыхание…

— Настоящий! — выдохнул он, едва сдерживая слёзы. — Помочь пришёл?

— Пошуметь, убивать я не могу, командир.

— А тебя?

— И меня не могут. Мне вот на время дали тело… Новое…

— Новое?

— Ну да. Не болеет, не кашляет, — улыбнулся старшина.

— Старый, как мне тебя не хватало всё это время… Если бы не всё, что произошло за последнее время, я бы подумал, что сошёл с ума. А теперь — ничему не удивляюсь. Ты даже моложе стал. Морщин нет.

— Я же говорю — я в своём, но в новом теле, — улыбнулся Старостенко. — Он воскрес именно в таком.

— Значит, солдат всё же прощают… А я думал, ты за мной пришёл.

— Ты бы отошёл от окна, командир, ты ещё из обычного мяса сделан. Сколько надо продержаться?

— Минут тридцать-сорок.

— А потом?

— А потом можно уходить через морг.

— Через морг? Очень символично.

Из коридора послышался звон разбитого стекла. Следом прозвучали несколько коротких очередей.

— Макар, — догадался Никонов и подхватил «винторез».

— Грамотно сыплет, — признал Старый и бросился к ближнему окну.

Никонов на минуту засмотрелся, как старшина, выбив окно, дал несколько очередей в парк. Будто и не расставались.

— Ты мне скажи, — попросил он вдруг, — я тогда был не прав?

— Был бы не прав, меня бы тут не было, — не оборачиваясь, ответил старшина. — Ты воевать будешь или разговоры задушевные вести?

— Я — на ту сторону. Там двор не прикрытый. — Никонов сначала двинулся, но потом замер. — Просто я думал… ну… Архангел Михаил с огненным мечом всю нечисть выжжет…

Старостенко на этот раз оглянулся. Посмотрел на Олега с иронией и любовью одновременно.

— Считай, что я от него.

— А… И что тогда для нас главное?

— Ты же сам меня учил: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих…

— Это не я, это апостол Иоанн…

Странный это был бой. С точки зрения военной науки — нелепый и безграмотный. Единственное, что правильно делал Олег, после каждого выстрела или очереди — менял позицию. Благо, что окон хватало. Но по людям он не стрелял. Разве что под ноги или в ствол дерева. Правда, бойцам Садальского этого хватало, чтобы особо не высовываться. Похоже, никто за нового босса умирать не хотел. Между тем, им достаточно было прикрыть одного-двух бойцов плотным огнём, для того чтобы они преодолели пятьдесят метров до окон первого этажа или даже парадного входа, но военного опыта не хватало. Да и откуда им было его взять? Скорее всего, если кто из них и знал армейскую службу, то это тот самый год, за который едва успевают научить ходить строем и разбирать автомат. Большинство же отлынивали по справкам — медицинским да из вузов. И сюда они пришли только потому, что Садальский сказал им: хотите новый мир, где будет много еды и все девки будут ваши, — идите туда, потому что те, которые там, этого мира не хотят. Да ещё про гостиницу напомнил. И пошли они, повинуясь древнему инстинкту толпы, которой руководит коллективное бессознательное. Настолько бессознательное, что каждому отдельно взятому кажется, что в этой толпе он неуязвим и ни за что не несёт ответственности. «Распни Его!» — когда-то кричала такая же толпа. И совсем немного времени понадобилось, чтобы в этом полумёртвом городе появилась своя такая же иллюзия? Но в сторону больничных окон летели всё же настоящие пули. Они щербили штукатурку и кафельную плитку, рикошетили со звуком порванной басовой струны, впивались в дерево и пластик.