— Кладбищенский копаль Макар, известный в городе как юродивый, предрекавший скорый Конец Света, был найден мёртвым на въезде в город, недалеко от кладбища. Он был убит тремя пулями из пистолета «Макаров»…
Профессор медленно опустился на постель.
— Многим известны проповеди этого кладбищенского служителя, с которыми время от времени он являлся в город, призывая людей к покаянию. В остальном, он вёл жизнь отшельника и мало с кем общался. В его каморке на кладбище найдено большое количество пустых ёмкостей из-под алкоголя, что ещё раз подчёркивает степень его заболевания, Библия, а также тетрадь с какими-то записями. Их сейчас исследуют следственные органы. Для подробного изучения записей этого человека потребуются, как сообщили нам в пресс-службе УВД, специальные знания. Но, по сути, они напоминают проповеди религиозного фанатика, коим являлся человек, известный в городе как кладбищенский Макар. В агентстве ритуальных услуг сообщили, что Макар был ответственным, исполнительным работником и нареканий к нему никогда не было. Версий убийства пока две: юродивый стал случайным свидетелем преступления или знал что-нибудь о тайных захоронениях организованной преступности.
Кадр прыгнул, и профессор увидел на шоссе растерянного человека в свете фар патрульной машины.
— Другой удивительный случай сегодняшнего вечера: на пригородной трассе был задержан заместитель главы администрации города Леонид Яковлевич Садальский. Он находился в состоянии явного аффекта и не мог объяснить, как он здесь оказался, а главное — откуда в его руках пистолет «Макаров» с пустой обоймой. В данный момент стражи порядка проводят баллистическую экспертизу этого оружия, чтобы определить его принадлежность. Господину Садальскому оказывается необходимая медицинская помощь. А у нас следующий сюжет…
Профессор выключил телевизор. Пустота заполняла собой пространство. Она множила сама себя. Она набухала и распирала стены. Мир вот-вот должен был взорваться. Или хотя бы треснуть и развалиться на части. Новый большой взрыв был чреват пустотой. Чёрная материя обретала качество.
— Откуда берётся зло, если Бог благ? — спросил профессор пустоту, и очень хотел услышать ответ Макара.
— Бом-м-м! — ответил колокол, и пустота отступила, звонкий баритон буквально прибил её к полу и расплющил.
— Бом-м-м!
Нужно было идти туда. Михаил Давыдович вдруг вспомнил, с какой надеждой рассказывал Макар о том, как Господь чудесным образом соберёт в последние дни верных.
— Бом-м-м!
А может, так и соберёт? Колокольным звоном?
— Бом-м-м!
Неровно как-то бьёт. Аритмия. Оттого тревожно…
— Бом-м-м!
Спускаясь по лестнице, профессор заметил конверт, который торчал из его почтового ящика. Почтальоны теперь специально так делали, чтобы редкие письма не залёживались, потому как люди почти перестали выписывать журналы и газеты и уж совсем не писали друг другу писем. Эсэмэсили. Емылили. Михаил Давыдович потянул конверт и узнал почерк Макара.
— Бом-м-м!
Пустота отступала. Профессор ещё раз посмотрел на конверт. На глаза выступили слёзы.
— Нет пророка в отечестве своём, — повторил древнюю истину Михаил Давыдович.
— Бом-м-м! — ответил колокол.
6
Они сидели за столом в небольшой избушке. Иоанн и Пантелей. Ели ржаной хлеб, выпеченный Иоанном, и запивали клюквенным морсом из деревянных кружек. В доме не было ничего, что напоминало бы о современной цивилизации. Русская печь, пара лавок, много разве что табуреток — дюжина, и длинный стол, за которым они и сидели.
— А почему морс, отче? — спросил Пантелей.
— Потому что здесь не растёт виноград, — улыбнулся Иоанн.
— А как работать в темноте?
— Есть свет, который не нуждается в энергии.
— Свет… — задумчиво повторил Пантелей. — Им было страшно, ведь они принимали такую мученическую смерть? — вдруг спросил он.
— Было больно и страшно. Но они слышали прямо от Него: Да не смущается сердце ваше и да не устрашается. И слышали другое: В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир.
— А я боюсь больше всего…
— Я знаю, — тихо улыбнулся старец, — больше всего ты боишься обидеть людей…
— Наверное, я трус, — тоже улыбнулся Пантелей.
— Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю, — напомнил Иоанн слова Нагорной проповеди.
— Наследуют землю, — повторил Пантелей, — значит, земля будет?
— Новая земля и новое небо…
— А трудно это — говорить на всех языках? — Пантелей смущался своих детских вопросов, но у него их было очень много, и все получались детскими.