— Надо, чтобы никто сюда больше не зашёл, — сказал он сам себе, вставляя навесные замки в ушки. — Ключ надо от внешней двери, этой мощной железной. — Он внимательно порылся в урне с ключами. — От греха подальше…
— Ты как на войну собрался, — заметила Аня.
— Хрен его знает, чего ещё ждать, — вздохнул Олег.
Когда они вышли на улицу, ночь продолжала висеть над городом тёмно-серым маревом тумана, до утра оставалось часа три.
— Ты когда-нибудь на машине с мигалками ездила? — с наигранным задором спросил Олег Аню.
— Нет, а ты что, хочешь угнать милицейскую машину?
— Стоят без дела. Поедем. — Никонов стал ковыряться в дверном замке машины прихваченными со стола дежурного скрепками.
— У тебя что — есть навыки угонщика?
— Скорее — диверсанта…
Он был так увлечён этими навыками, что не сразу заметил, как от угла здания УВД отделились три фигуры с автоматами в руках. А когда заметил, то почти не раздумывал: зубами рванул чеку гранаты и кинул в их сторону. Уже на следующей секунде в броске обнял Аню, роняя её под себя, накрывая своим телом.
— Ложись! — хотя она уже еле дышала под ним.
Грохнул взрыв — и звук этот в пустом городе показался ему нелепым и неестественным. Таким, словно гром зимой, точно граната разорвалась где-то пусть и не в далёком, но параллельном мире.
— Ты что? — спросила напуганная Аня.
— Там они… — он стал потихоньку выдвигаться из-за колеса, подтягивая «винторез».
— Кто?
— Тс-с…
Выглянул, присмотрелся в оптику — только небольшая воронка и битые стёкла стоявших рядом машин.
— Да хоть одного зацепило бы… — уверенно прошептал он. — Испарились, что ли?
— Олег, там никого не было, — так же уверенно сказала Аня.
— Ну да, я их ни с кем не перепутаю. Никогда.
— Там никого не было, я как раз смотрела в ту сторону.
— Не может быть… Три бородача… Один тебя уже на мушку взял… — но теперь Никонов говорил уже неуверенно. Приподнялся на четвереньки, потом вдруг сделал бросок в сторону воронки, откатился за ближнюю берёзу, снова осмотрелся и, наконец, встал на ноги. Аня уже стояла и смотрела на него с недоумением.
— Олег, там никого не было.
Никонов сжал виски ладонями. Постоял так немного и потом направился к машине. Выбил прикладом боковое стекло и открыл дверцу.
— Значит, говоришь, ты мёртвого видела? — вдруг спросил он.
Аня сначала кивнула, потом пожала плечами.
— И я моджахедов видел, а ты нет…
Аня снова кивнула.
— Ты видишь — я не вижу, я вижу — ты не видишь, — сделал вывод Олег.
— Прежде чем что-нибудь взрывать или стрелять, спроси меня, — предложила Анна.
2
Подъехав к дому, Эньлай какое-то время не решался выйти из машины. Смотрел в тёмные окна своей квартиры и молился всем богам, чтобы Наташа и дети мирно спали. Он настолько убедил себя в этом, что боялся спугнуть идиллическую картину, рождённую воображением. Он заходит усталый домой, осторожно снимает обувь, чтобы никого не разбудить, на цыпочках проходит на кухню — выпить чаю, но чуткая Наташа, которая всё равно не спит — ждёт, появится за спиной, обнимет за плечи и спросит:
— Устал?
— Уже нет: ты рядом, — ответит Эньлай, словно повторит бессменный пароль.
— Я тебя покормлю…
— Лучше поцелуй, чтоб у меня глаза от удовольствия расширились, а то я узкоглазый с рождения.
— Я уже тебе сто раз говорила, что ты совсем не узкоглазый и на других китайцев почти не похож, ты русский китаец.
— Ну да, я же в России родился. Наверное, на меня русская природа так действует… и ты… Как тебя увидел, так и хожу с широко открытыми глазами.
Потом они вместе пройдут к детским кроватям, и Эньлай нежно, едва касаясь, поцелует каждого по очереди, а Наташа, с улыбкой Девы Марии, каждого перекрестит.
«Ведь это и есть счастье! — с каким-то кричащим надрывом думал Лю. — Чего ещё людям не хватает?!» И все эти годы Эньлай больше всего боялся одного: что начнётся какой-нибудь конфликт между Китаем и Россией. Он вдруг вспомнил, как часто между отцом и его другом-напарником Иваном Воропаевым разгорался за бутылкой водки спор. Не спор даже, потому как эмоций в нём не было, всё звучало ровно — как движок на наезженной дороге, скорее это походило на беседу двух слабослышащих.
— Вот, Мэй, скоро твои земляки попрут через границу, и тогда миру каюк.
— Мои земляки здесь.
— Ага, точно, уже миллионов десять здесь. Ещё полмиллиардика переселятся, и всё, можно и войну не начинать. Законы китайские установить, русских рабами объявить…
— Я в России родился!
— Только не говори мне, что Китай для тебя не родина.