— И мертвецы встанут, — вспомнил горец.
— Это я почти наизусть помню: «С потупленными взорами они восстанут из могил, словно рассеянная стая саранчи»… На арабском это звучит даже поэтичнее, хотя русский язык самый богатый.
— А ты, русский, зачем Коран изучал?
— Чтобы не быть тупым, как сказано у пророка, в последние времена, — невозмутимо ответил Макар.
— Тимур, — кавказец протянул руку Макару.
— Макар, — ответил на приветствие могильщик.
— И что, мы все сгорим? — спросил Тимур.
— Если б было всё так, то Всевышнего не называли бы источником милости, — ответил Макар. — Сгорит, я думаю, всё плохое, в том числе в нас.
— Что делать-то? — спросила Анна, которая заметно устала от этих разговоров.
— Добро, — очень просто ответил Макар, — не привязываться ни к чему земному, помнить о Боге и делать добро. Это, если кратенько. — Он улыбнулся всем. — Я вот всю жизнь это знаю и всю жизнь не могу научиться делать.
— Как делать-то? — Никонов наконец-то поднял голову с колен.
— Да просто, как Пантелей, не задумываясь…
6
Молитвенное правило читали Пантелей и Галина Петровна. А рядом стояли только Даша, Лёха и Серёжа, который в конце снова повторил свою молитву, похожую на детское стихотворение. Больше никто не пришёл. Повернувшись к собравшимся, Пантелей грустно сказал:
— Я не являюсь специалистом во всех областях медицины. Я многим из тех, кто остался в больнице, не смогу помочь. Надо не лечить, надо исцелять. Для этого у человека должно быть внутреннее понимание… — он замялся, подыскивая слово, но тут на помощь пришла Галина Петровна.
— Греховность свою каждый должен понимать. Ты, Пантелей, даже в этом людей робеешь упрекнуть, — добавила она.
— Наверное, — смутился Пантелей. — Чтобы исцелиться, надо искренне покаяться. Настолько искренне, чтобы небо заплакало. Понимаете?
— Понимаю, — серьёзно заявил Серёжа.
— Надо идти к больным, от палаты к палате. Надо разъяснять, даже тем, кто вообще ни во что не верит.
— Кроме куска колбасы и бутылки водки, — с пониманием вставил Лёха, но тут же стушевался под осуждающим взглядом Даши.
— Я бы хотел помочь всем, — печально признался Пантелей, — но я всего-навсего… человек.
— Многие не захотят, — тихо сказала Даша.
— Это их выбор, — подытожила Галина Петровна.
— Смотрите, это солнце? — Серёжа стоял у окна и показывал на горизонт, где разливалось странное бледно-розово-голубое свечение. Неровной полосой, как потрёпанный транспарант-растяжка, оно висело в сером небе на западе.
— Нет, это не солнце, это сияние, типа северного, — сделал вывод Лёха, и все подивились его неожиданной сообразительности. — Электромагнитные поля играют. Батя говорил, он на Крайнем Севере долго работал. Фотки привозил, — пояснил своё знание Лёха по прозвищу Аллигатор.
В это время в часовенку вошёл встревоженный мужчина в больничной пижаме.
— Где доктор? Врач где? — не узнал он Пантелея, который ещё не надел белый халат.
— Что случилось? — спросил Пантелей.
— Вы тут, — мужчина с пренебрежением посмотрел на иконы, затем на собравшихся, — молитвы свои щебечете, а там — люди умирают. Сосед у меня воды из крана попил, а она какая-то красноватая… Попил, и тут же упал и умер. Ещё, говорят, женщина в соседнем отделении…
— Надо срочно обежать все палаты, сказать, чтобы не прикасались к воде из канализации, — всполошилась Галина Петровна.
— Вы уже слышали? Видели?! — в часовню вбежал Эньлай, но на пороге замер и неуверенно, но почтительно перекрестился на образа. — Вода красная! В реке тоже! Пахнет… — он хотел сказать «дерьмом», но подобрал другое слово, — сероводородом.
— Сколько у нас воды в бутылках? — тихо спросил Пантелей.
— Не так много, — ответила Галина Петровна, которой было известно положение дел на кухне.
— Надо ехать на склады, везти оттуда.
— Надо охрану у этих складов выставить… Где там ваш вояка?! Чего он думает? Щас такое начнётся!..
— По палатам, предупреждайте, потом к Никонову кто-нибудь, — сказал Пантелей и ринулся в коридор.
Мужичок в пижаме побежал за Пантелеем, шаркая шлёпанцами и подтаскивая правую ногу. При этом он раздражённо спрашивал:
— Ну и где твой Бог? А? Что Он с нами делает? А? То землетрясения, то войны, то болезни… Он куда смотрит-то? А?
Пантелей не выдержал и остановился: