Когда Кира рассказала мне о своих ощущениях, я был поражен, настолько они были схожи с моими собственными. После мы тихо лежали на диване, бережно касаясь друг друга с чувством счастливой усталости.
— Я знаю, кем ты была в прошлой жизни, — сказал я, вплетая ее пальцы в свои и подняв ее руку над нашими головами.
— Да? И кем же? — отозвалась заинтригованная Кира.
— Ты была экзотической ракушкой и лежала на восточном пляже. Я даже знаю, на каком, — это был пляж Нячанг во Вьетнаме. Хочешь, расскажу тебе сказку про твою прошлую жизнь? — Мне вспомнились сказки деда, которые он сочинял мне перед тем, как я засыпал. Он сам придумывал их, и они были одна фантастичнее другой. Я до сих пор помню героев своих детских лет — это был Магистр времени, за несколько секунд перелетавший со звезды на звезду, которые были расположены друг от друга на расстоянии миллионов лет. Или трудолюбивые подземные жители, круглый год жившие в кромешной темноте. Или вещая птица с двумя головами, к которой люди приходили за советом: одна голова этой птицы предсказывала то, что затем другая тут же опровергала. И еще много других, и все их дед нафантазировал сам. Мне захотелось подарить Кире сказку, придуманную мной самим, и я настроился на лирическую волну. — Постоянные ласки океана подарили твоей коже солоноватый привкус и облачали тебя в платье из водорослей. Ты была раскрыта только наполовину, и декольте твоего платья обнажало восхитительной красоты жемчужину. В то же время в тебе было что-то резкое, хищное и опасное. Твоя полураскрывшаяся раковина словно представляла собой ловушку для доверчивых охотников за жемчугом, если кто протянет руку за спрятанным сокровищем, то рискует жизнью, потому что жемчужина, как все самое прекрасное на свете, была ядовита. Она была смазана тетродотоксином, от которого у любого живого организма наступает полный паралич. Поэтому ты не могла полностью закрыть створки раковины, иначе бы погубила саму себя. И вот однажды тебя нашел смелый юный ловец жемчуга, он заглянул в полураскрытые створки твоей раковины и был поражен красотой спрятанной там жемчужины. Ты тоже взглянула на него раскосыми глазами и поняла, что он сразил твое сердце. И вот юноша протянул руку за жемчужиной… и… — Я замолчал, притворившись, что засыпаю.
— И?… — толкнула меня в бок Кира, подождав несколько секунд и видя, что я не продолжаю.
— И… — протянул я нарочито сонным голосом, притворяясь, что страшно хочу спать. — И… все. Продолжение завтра, — зевнув, заключил я.
— Завтра? — Возмущенная Кира ущипнула меня за бок и, видя, что я не реагирую, стала тормошить меня. — Нет, сегодня, сегодня! — Она вытащила подушку из-под моей головы и стала меня ею колошматить, требуя продолжения.
— Ну, хорошо, хорошо, — сдался я, делая вид, что уступаю ей… — Можно так — он протянул руку, схватил жемчужину и умер, восхищаясь ее неземной красотой. Ну как?
— А можно так, — помолчав, сказала успокоившаяся Кира, — как только он протянул руку, она взглянула на него в последний раз и захлопнула створки раковины и отравилась собственным ядом, а образ юноши навсегда запечатлелся в ее сердце. — Мне показалось, она как-то мрачно это сказала.
Я посмотрел на нее. Она лежала на спине и смотрела в потолок.
— А можно еще вот так, — наконец сказал я, — он протянул руку, взял жемчужину и умер, а потом она захлопнула створки раковины, потому что не могла без него жить. И яда хватило на них обоих.
Мы с Кирой помолчали.
— А без яда нельзя? — наконец тихо спросила она.
— Нет. Без яда никак нельзя, — твердо ответил я и повернулся на бок, чтобы заснуть, на этот раз на самом деле.
Мы с Кирой частенько совершали совместные «культурные вылазки». Как я уже говорил, любые просветительные мероприятия с другими девушками были для меня чем-то вроде необходимой прелюдии, во время которой я не получал удовольствия от самого события, потому что мои мысли были заняты стратегическими планами разработки постпрограммы. К тому же впоследствии я понял, что каждый жизненный эпизод имеет сам по себе разную эмоциональную нагрузку в зависимости от того, с кем ты в данный момент находишься. Мне хотелось делиться с Кирой всем увиденным и услышанным, а также иметь возможность сравнивать это с тем, что видит и слышит она. Рядом с ней у меня было странное чувство, будто мир замедляет свой ход и дает мне возможность наслаждаться тем, чего я ранее не замечал, а люди вокруг исчезают, чтобы не мешать нам своим присутствием. Когда мы шли по улице, то ничего, кроме ощущения ее руки в моей, не существовало, а проходившие мимо люди беспорядочно мелькали, словно бесплотные тени без лиц, без тел, без имен. Мы ездили за город, сидели в маленьких уютных кофейнях, слушали карильон, сидя на траве, ходили на выставки, в музеи, в театры…