Она молча смотрела на меня, а я стоял напротив и держал в руках ее красный свитер, как перевернутую куклу вниз волосами, а его рукава касались пола, как две безвольно опущенные руки печального Пьеро. Так мы смотрели друг на друга несколько секунд, потом я наконец протянул ей свитер обратно. Она одним движением натянула его на себя и пошла на кухню.
Я еще пытался вывести ее на разговор целый вечер, но абсолютно безуспешно. Кира закрылась в своем молчании, погрузившись в какую-то книгу, и не отзывалась ни на одно мое едкое и колкое замечание, в коих я пытался всячески изощряться.
После этого мы не разговаривали целую неделю, только переписывались. Она оставляла мне утром записки на столе: «В микроволновке лежит половина пиццы, можешь ее съесть» или «Сегодня соседка снизу опять жаловалась, что мы ее залили». А я отвечал ей: «Тебе звонили из клуба «Революция», хотят пригласить диджеем на вечеринку» или «Я оставил тебе денег на занятия с математичкой». Она приходила домой, читала эти записки, шла на кухню, строчила там новые, возвращалась в комнату, я в это время притворялся, что с увлечением смотрю футбол по телевизору, а она демонстративно клала записку на стол и удалялась. Выждав несколько минут, я поднимался с дивана и, делая вид, что мне нужен какой-то журнал со стола, небрежно поворачивал к себе записку, чтобы прочитать: «Сделай, пожалуйста, звук потише».
К этому времени я уже немного успокоился и убедил самого себя, что, возможно, действительно был не прав. Вероятно, всему виной моя глупая ревность. Ведь в письме не было обращения, так что кто-то действительно мог ошибиться адресом. Окончательно меня в этом убедило еще одно письмо, которое я обнаружил у нее в учебнике.
Однажды я выкладывал книги из ее сумки и случайно уронил одну из них. Когда же я ее поднял, то на пол вылетел сложенный вчетверо сильно помятый листок. Я развернул его, чтобы посмотреть, нужен ли он Кире или его можно выбросить. Бумага была какой-то пожелтевшей и старой, а почерк довольно странным. К своему изумлению, я прочел:
«Здравствуй, любовь моя! Сегодня ровно полгода с тех пор, как мы не виделись. Я уже жалею, что согласился на эту поездку, потому что не видеть тебя — для меня настоящая пытка. Я считаю дни до того, как снова смогу обнять тебя, погрузиться в синеву твоих глаз и сказать, как сильно я тебя люблю…» Далее следовало описание того места, где пребывал автор этого письма, и чем он там занимался, а в конце страницы следовал перенос слова на следующую, потому что, по всей видимости, существовала еще одна страница, и возможно, не одна. Поэтому я не смог вычислить автора письма по имени. Внутри у меня все похолодело: с того дня, как мы познакомились с Кирой, как раз прошло чуть больше чем полгода. Возможно, она и захотела быть со мной только потому, что этот кто-то неожиданно уехал. А теперь, наверное, они ведут переписку за моей спиной. Или, возможно, она, как и я, сначала хотела пробыть в наших отношениях какое-то время, до приезда этого человека, а потом объявить мне, что все кончено? Иначе к чему эта ее идея о гостевом браке? Почему она хотела ходить друг к другу в гости? Уж не потому ли, что боялась, что неожиданно нагрянет ее бывший дружок? Возможно, это просто прикрытие с ее стороны? Спокойно, сказал я сам себе. Ведь мы же прошли вместе через церемонию «связывания рук». Тогда, предположим, она порвала с этим типом и переехала ко мне. Тогда почему она ничего мне про него не рассказывала?! Вот, получается, каким образом мы строим доверительные отношения? В моей голове были одни вопросительные знаки, они все столпились на одной и той же клеточке моего мозга, и я представлял, как они недоуменно поворачиваются друг к другу то одним, то другим боком и беспомощно разводят руками.
Когда Кира вернулась, я молча показал ей письмо, ожидая объяснений. Она взяла его в руки, потом улыбнулась, потрепала меня по голове и весело сказала:
— Это письмо, написанное моей бабушке тем человеком, про которого я тебе рассказывала. Она хранила все письма у себя и дала мне их прочитать. Оно лежало у меня в ящике, и я положила его вместо закладки в учебник, когда готовилась к экзаменам.
Господи, похоже, я читал письмо собственного деда. Внезапно мне стало несколько стыдно за свои неоправданные срывы, ведь я со своей стороны так и не решался поведать Кире о том, что мой дед и есть тот самый человек, который любил ее бабушку. Если бы я рассказал это, мне пришлось бы раскрыть и причины, которые свели нас вместе. А этого я боялся больше всего на свете. Зная Киру, я был уверен, что она сразу же безоговорочно уйдет от меня, не слушая никаких объяснений и доводов. А потерять ее для меня было бы невыносимо. Я подумал, что, наверное, все дело в том, что любовь делает меня таким редкостным и ревнивым дураком. Избавление от подозрений было для меня как очищение от грехов на исповеди. Наши отношения снова были чистыми, я исторг из себя червя, глодающего их, и мы могли двигаться дальше. Я притянул Киру к себе и, замирая от счастья, уткнулся в ее волосы.