Я звонил ей и завтра, и послезавтра, но все было безрезультатно. Она исчезла, не оставив записки и не объяснив ничего на прощанье. Ее родственники, у которых я оборвал все телефоны, сообщили мне, что она уехала отдыхать, так как в институте были каникулы, но не сказала куда.
Я был раздавлен, оглушен, уничтожен. Мне казалось, я схожу с ума. Теперь, куда бы я ни пошел, за мной повсюду следовала ее тень. На какую бы девушку я ни взглянул, мне все время чудилась в ней Кира.
…За этот период я превратился в отшельника. Я перестал бриться, отпустил бороду и длинные волосы, ходил по дому в старье и ел что попало. Я стал пить, много курить и, хуже всего, разговаривать сам с собой. Глядя на себя в зеркало, я представлял, что разговариваю с Кирой, и, словно заведенный, повторял фразы, которые мы говорили друг другу, будто пытаясь поверить в то, что они когда-то действительно звучали. Я представлял свое лицо «ее глазами», пытался представить себе те чувства, которые она испытывает или не испытывает ко мне, и понять, понять, понять… Потом я пытался отрепетировать то, что скажу ей при встрече и какие упреки брошу ей в лицо. Я не понимал, что сделал не так, и все перебирал в памяти все наши встречи и разговоры, пытаясь обнаружить в них хоть какой-то прокол с моей стороны. Мне казалось, что Кира все это время вела со мной какую-то игру, возможно, ту, что и я пытался вести с ней, — «заинтриговать, приручить, исчезнуть». Похоже, я попался на собственный крючок.
…Иногда мне казалось, я придумал Киру, что ее на самом деле никогда и не существовало, а я когда-то нарисовал ее на бумаге, а потом она каким-то волшебным образом ожила, вторглась в мою жизнь, поставила ее с ног на голову, а потом как ни в чем не бывало вернулась в свою бумажную страну. Я чувствовал, будто в моем сердце свернулся комочком милый пушистый котенок, который поминутно вытягивал лапки и выпускал коготки, Я испытывал страстную нежность к пушистому клубочку, однако его коготки с невинным и непокоряемым упорством царапали мне сердце. Куда исчез ее колокольчиковый смех, пыльца одуванчиков в бусинках глаз и милый, моему лишь сердцу понятный наклон головы, по легкости напоминавший колыхание бутончика мака на ветру? Без Киры мне было неуютно и холодно, как будто никогда и не было той мягкой дремотной теплоты, обволакивающей нас обоих теплым одеялом.
…Мне все время приходили на память моменты нашего счастья, например как мы сидим на скамейке и, повернувшись друг к другу полубоком, уплетаем пирожные, кажется, корзиночки. Мы смотрим друг на друга, надкусываем тесто, начинка разламывается пополам и грозит выскользнуть из песочного гнезда, а мы оба пытаемся удержать ее, выпячивая верхнюю губу и хохоча друг над другом. После того как мы оба закончили, я удовлетворенно и крепко поцеловал Киру в губы, съев последние крошки на ее губах и закрепляя этим, как печатью, нашу общую тайну, будто мы прошли некое испытание на прочность.
…Я открывал бумажник, в котором была фотография Киры, и, лежа с бутылкой и дымящейся сигаретой на кровати, пьяными глазами всматривался в ее изображение. Она была первой девушкой, фотографию которой мне захотелось поместить в рамку и носить каждый день в своем нагрудном кармане. Однажды я все-таки решился сам снять Киру на пленку. Как-то я вернулся домой, а Кира сидела и слушала музыку в наушниках. Ее глаза были закрыты, а на лице, как солнечные зайчики, мелькали тени неуловимых молниеносных эмоциональных разрядов. Я остановился и стал смотреть на нее, а потом инстинктивно потянулся за фотоаппаратом. Она вздрогнула от вспышки, открыла глаза, и я, воспользовавшись ее замешательством, сделал еще несколько кадров. Они получились действительно прекрасными: ее изумленный взгляд, полуоткрывшиеся влажные губы и вся она, еще не проснувшаяся от музыки… Эти фотографии были одними из самых моих удачных снимков, не только потому, что это были фото моей любимой девушки и я субъективно переоценивал их, а потому, что мне удалось запечатлеть пороговое состояние человека, находящегося между двумя мирами: еще не «там», но пока и не «здесь». В этих фотографиях будто соединились два наших внутренних влечения: словно кадр застывшей музыки души. Теперь же я лежал и думал, что зря сделал этот снимок, как бы прекрасен он ни был, потому что мое желание сделать Киру объектом искусства отняло у меня жизненную реальную Киру, а время, остановившееся в тот момент, лишило нас будущего.