— Милый ребенок, — сказал Том.
— Кто?
— Руби.
— А-а-а, да. Суть в том, что «Симптоматика» долго не продержится. Их новый продукт ожидает полный провал. Поэтому торги не продлятся долго.
— Ты что, играешь на бирже?
— Нет, — сказал Скотт, и это было почти правдой. — Но здесь никакого риска. Прогноз совершенно очевиден.
Том взглянул на висевший на стене портрет: пожилой мужчина, которого явно мучает какой-то недуг. Постороннему этот взгляд вряд ли что-то сказал, но Скотт прекрасно понял брата. «Очевидный прогноз» — не то выражение, которое страховой агент часто употребляет. Неопределенность — вот основа их бизнеса.
— Откуда ты знаешь, что этот продукт — или что там у них — провалится на рынке? — спросил Том.
— Гудукас познакомился во время круиза с одним парнем. Он ученый, работал там, теперь преподает в Массачусетском Технологическом — уволился, когда понял, что эта штука обречена. Они там все еще пытаются что-то сделать, но этот парень утверждает, что положение спасти не удастся. Они в самом начале допустили ошибку.
— Какую ошибку?
— Что-то насчет ДНК. Гудукас нарисовал мне схему на салфетке, и я все понял, но это слишком научно, да и не в том дело. Важно только то, что, как только результаты станут известны, рынок обвалится.
— И?
— Мы заработаем почти четверть миллиона.
— Доля Гудукаса?
— Комиссионные. Если это можно назвать долей.
Том покачался на стуле, точно так же, как это обычно делал старик. Скотту вдруг стало неуютно в странном треугольнике: он, Том и портрет. Братья не были внешне похожи на отца. Они были похожи на мать, а еще больше — друг на друга, разве что Скотт был повыше, а Том — потемнее, с более резкими чертами лица. Но их голоса — это замечали все — было практически невозможно отличить.
— Я не участвую.
— То есть ты отказываешься от четверти миллиона долларов?
— Но тебя-то я не останавливаю.
Скотт набрал в легкие побольше воздуха:
— В таком деле его брокер хочет подстраховаться.
— Введи в дело свои активы.
— Все равно не хватит.
— А проценты со «Стентех»?
— Ушли на ремонт дома.
— Ты потратил на ремонт восемь тысяч?
— Да, и получил все самое лучшее. — Скотт промолчал о том, что часть этих восьми тысяч была вложена в биржевые операции, которые себя не оправдали. Не стал он говорить и о том, что его дом теперь такой же красивый, как у Тома, а может, даже еще красивее. Если бы дома братьев оказались на одной улице, дом Скотта явно выиграл бы.
— У тебя отличный дом, — сказал Том. — Я уже это говорил.
Такое чувство, что он умеет читать мысли.
Скотт пожал плечами:
— Я не могу воспользоваться пенсионным фондом — придется иметь дело с Комиссией по банковской безопасности. А чтобы заложить дом, нужна подпись Линды.
— Она ничего не знает?
— Ты же сам знаешь, какая она…
Том ничего не ответил, только прекратил покачиваться на стуле.
— Остается наш бизнес, — сказал Скотт.
— Наш бизнес?
— Моя доля. Как залог.
Том опять принялся раскачиваться.
«Г. У. Гарднер. Страховая компания»: тридцать пять процентов — у Тома, двадцать пять — его доля, сорок процентов — контрольный пакет — у их матери, живущей в Аризоне.
— Я не уверен, что это возможно, — заговорил Том после небольшой паузы. — Начнем с того, что эта операция потребует моей и маминой подписи на разных документах, я даже не знаю на каких.
— Я, конечно же, выплачу все налоговые сборы, — сказал Скотт.
— А ты не можешь отказаться от этой сделки?
Братья взглянули друг на друга. Это всегда давалось Скотту с трудом: ему казалось, что он смотрится в зеркало, но отражение было каким-то странным, слишком ярким и не повторяющим жесты. Проблема, конечно, не в том, что его доля меньше. Все было честно: Том вступил в семейное дело сразу после университета, а Скотт еще десять или двенадцать лет занимался всем подряд, пытаясь найти себя: сначала в Бостоне, затем в Хартфорде он взбирался по карьерной лестнице в финансовой компании, затем занялся туризмом и, наконец, очутился здесь.