«ДЕТИ СОЛНЦА»
Из далекой Сибири М. Горький получал письма от молодого революционера С. Малышева. В одном из этих писем, посланных в начале первой империалистической войны, есть интересная фраза, касающаяся совместного портрета М. Горького и М. Ф. Андреевой:
«Очень прошу вас, дорогой Алексей Максимович, пришлите мне свою карточку. У меня здесь нет ее. Стоит на столе у меня моя Нинка, а рядом с ней у меня всегда стояла Ваша карточка с портрета Репина с Мар. Фед., но теперь нет».
Это очень интересное замечание. Считалось, что совместный портрет Репин не закончил. Есть фотография, она относится к лету 1905 года. Горький и М. Ф. Андреева позируют Репину, который сидит у мольберта, а на холсте — угольный подготовительный рисунок: Мария Федоровна, а рядом с ней, чуть ниже, — Горький. Потом совместный портрет Репин отставил и написал одну Андрееву. Но первый вариант, очевидно, сфотографировали, и он даже совершил такое большое путешествие — попал на стол в комнату к сосланному в Сибирь революционеру. Какова его судьба сейчас — неизвестно. Может быть, набросок остался, а Андрееву Репин начал писать на новом холсте.
Несмотря на большую занятость, Горький, живший тогда в Куоккале, находил время бывать у Репина.
5 июня 1905 года Горький читал в «Пенатах» свою новую пьесу «Дети солнца», написанную в тюрьме после «Кровавого воскресенья».
Репин зарисовал Горького. Это рисунок итальянским карандашом, подцвеченный сангиной. Горький — с маленькой бородкой, которая выросла у него в тюрьме.
В тихую обитель художника, в его «Пенаты», удаленные от бурных событий, писатель пришел прямо из Трубецкого бастиона и прочитал пьесу, в которой показал все ничтожество, все пустозвонство либеральной буржуазной интеллигенции. Он имел право бросить такой упрек, потому что сам вышел из низов и первый написал листовку протеста против расстрела 9 января.
Горький раскрыл глаза Репину не только на буржуазную либеральную интеллигенцию, но и на него самого, как бы показал ему лицо автора картины «Какой простор!».
В письмах к друзьям пятого и шестого годов у Репина начинает появляться новая нотка боязни насилия. 11 ноября 1905 года он писал Жиркевичу:
«Слава богу! Свобода завоевана. Я боюсь теперь исторического возмездия. Угнетенный раб через Прометея овладел огнем».
Или через год, 26 июня 1906 года, к тому же Жиркевичу:
«Ох, идет, идет грозная сила народа. Фатально вызывают это страшилище невежды-правители, как вызывали японцев, и так же будут свержены со всей их гнусной и глупой интригой».
Как эта тревога похожа на ту, что изобразил Горький в своей пьесе! И Репин, слушая красивую болтовню Протасова из «Детей солнца», не мог не находить с ним у себя родственных черт. Выспренние слова о свободе, образовании, культуре и страх перед грубым возмездием народа, для которого они, интеллигенты, ничего не сделали, от которого оторвались. Как все это походило на его собственные настроения растерянности и даже страха перед неизбежными действиями восставшего народа!
Карикатурист Реми в рисунке, опубликованном 18 сентября 1905 года в «Петербургской газете», изобразил Горького ведущим за руки Репина и Леонида Андреева. Карикатурист назвал свой шарж «Дети солнца». Для этого были основания.
Новая пьеса Горького произвела и на Репина очень большое впечатление. Мы смотрим на рисунок, сделанный в 1906 году. На самом рисунке подпись печатными буквами — «Трудовик». Набросок этот показывает мастерового в жилетке с лицом мстительным и озлобленным. Он смотрится как прямая иллюстрация к пьесе «Дети солнца», — это слесарь Егор, в котором писатель олицетворяет грозную, карающую народную силу. Репин нарисовал это с той долей испуга, какую он тогда испытывал перед пробуждающимся народным гневом, и вместе с тем с присущей ему справедливостью.
Репинский эскиз расстрела демонстрации, где изображен человек с поднятыми ввысь руками подле убитого юноши, — тоже мотив из «Детей солнца».
И не под впечатлением ли пьесы «Дети солнца» эскиз картины «Манифестация 17-го октября 1905 года» впоследствии был резко изменен?
Многим казалось загадочным появление этой картины. Написана она в годы 1907–1911, в годы самой черной реакции. И непонятным было, почему после моря крови и дикого произвола царизма, последовавшего за изданием манифеста, Репину захотелось вновь изобразить этот день как ликование толпы. Ведь больше ни у кого не сохранилось иллюзий относительно реальности «свобод», дарованных конституцией. Виселицами и кандалами отмечено шествие этих «свобод» по закрепощенной России.