Запорожцы, сочиняющие письмо к турецкому султану. Картина. 1878–1891. ГРМ.
Над религией и всякой церковностью Репин довольно недвусмысленно посмеивался, о чем говорят все его письма и чего он не скрывал. Образ в церковь он писал, чтобы отделаться от приставаний, совершенно так же, как писал портреты неинтересных, но очень надоедливых знакомых, которых не хотелось обидеть.
Можно представить себе, что было бы, если бы до этого истинного смысла картины добрался Победоносцев, вероятнее всего ее не видавший, и если видевший, то не уразумевший: ее, без сомнения, постигла бы участь «Ивана Грозного», но она была бы изъята из обращения на более продолжительный срок.
До чего художественная критика того времени вообще не разбиралась в вопросах искусства, видно из того, что эту весьма пикантную особенность не сумели вычитать из картины и охранители из «Гражданина» и «Московских ведомостей». Раздавались даже голоса о повороте Репина в сторону религиозного мистицизма.
Поворот в этой картине действительно обозначился и поворот чрезвычайно решительный и знаменательный, но совсем в иной области — в самой глубине художественного исповедания Репина, в основной сути его тогдашних живописно-творческих устремлений.
Со стороны исполнительной картина в известном смысле может быть рассматриваема как новый дальнейший шаг вперед. С такой безукоризненностью формы и рисунка, какую мы видим в фигуре палача, Репин еще не выступал до сих пор. Но не было у него до «Николая» и этой холодной объективности. Казалось бы, что иное, как не объективность в передаче природы, обеспечивает максимальную жизненность и правдивость ее воспроизведения? На самом деле это не так: объективность, исключая решающие в искусстве моменты темперамента, индивидуальности, интуиции, приводит тем самым к новой условности, не той, прежней, академической, против которой боролся реализм и такой его колосс, как сам Репин, а к условности реализма. Круг замкнулся, поверженная во прах гидра академизма показала здесь вновь свое лицо. Картина вся условна, сверху донизу. Условен уже самый ее общий тон, цвет лиц, обнаженных тел, одежд: только в мастерской их можно было скомбинировать в данной расцветке, ибо на воздухе, против заревого неба, ни тело, ни особенно белые части одеяний не могут быть такими, какими их написал Репин. Здесь есть только правда формы, жизненность объема, но совсем нет правды света и жизненности цвета. За этой основной условностью потянулся условный пейзаж — горы и мглистая даль, условный задний план, составленный из нечего не говорящих, безразличных фигур статистов и статисток, наряженных в сомнительные, с точки зрения археологии, костюмы. К тому же эти дальнепланные фигуры недостойны Репина по слабости формы, рисунка и экспрессии: не многим хуже могли написать иные ученики Академии того времени.
Когда картина была уже на XVII Передвижной 1889 г., Репин начал повторение ее, заказанное Ф. А. Терещенко. Повторение превратилось скорее в вариант, чем в копию: переставлена фигура военачальника, иначе задуман и выполнен коленопреклоненный казнимый первого плана. Этот вариант закончен в 1890 г. Он такого же размера, как и картина Русского музея, и сейчас находится в Киевском художественном музее [Киевский Гос. музей русского искусства].
В том же 1890 г. Репин повторил этот вариант в размере вдвое меньшем для монастыря в окрестностях Чугуева. Ныне он во Всеукраинской картинной галерее в Харькове [Харьковском Гос. музее изобразительных искусств].
Но вот, наконец, и эта картина кончена. Преодолено последнее препятствие, стоявшее на пути к «Запорожцам». Как станет он заканчивать их после «Николая Мирликийского»? Со времени их первого эскиза прошло целых десять лет. Что только ни стояло на этом самом мольберте за это время, чего ни пережил перед ним за долгие годы Репин, сколько творческой энергии и сил было здесь потрачено, сколько испытано разочарований от неудач и сколько было радости от преодолений. Нельзя работать над произведением в течение десяти лет, без ущерба для его свежести и целостности. Даже гений Александра Иванова не мог выйти победителем из непосильной борьбы с отлагающимися наслоениями мыслей, чувств, переживаний и неизбежной общей смены вкусов, что сказалось и на его «Явлении Христа народу».
Запорожцы. Деталь левой стороны картины.