Такое же восторженное письмо о портрете Стасов посылает Третьякову 18 марта в ответ на телеграмму его оставить портрет за ним как купленный заглазно, лично у Репина, еще накануне:
«Дорогой, дорогой, дорогой Павел Михайлович, поздравляю вас с чудной высокой жемчужиной, которую вы прибавили теперь к вашей великолепной народной коллекции! Портрет Мусоргского кисти Репина одно из величайших созданий всего русского искусства. Что касается сходства, — все друзья-приятели, родственники покойного Мусоргского не перестают дивиться — просто живой Мусоргский последнего времени. Что же касается художественной стороны дела, то послушайте вот что: вчера с утра я привез портрет на Передвижную выставку, и все наши лучшие художники, прибывавшие мало-помалу в течение дня в помещение выставки и заходившие в „комнату художников“, в один голос трубили славу Репину! Около 5 часов дня я с панихиды Мусоргского в 3-й раз вчера заехал еще раз туда же, чтобы поторопить выставление портрета (так как рамку некогда делать теперь, то картину просто задрапируют черным сукном или коленкором) и что я нашел? В глубине комнаты я увидел Крамского, сидящего на стуле, спиной к нам, придвинувшегося прямо, — почти лицом к лицу к портрету, пожирающего его глазами и словно ищущего отпечатать его у себя в голове. Когда мне удалось поднять его со стула, он обратился ко мне со словами восторга: „Это невероятно, это просто невероятно!“» И Стасов повторяет восклицание, вложенное им в уста Крамского, в своей статье[6].
А. Ф. Писемский, писатель. 1880. ГТГ.
Стасов был, конечно, прав, выделяя именно данный портрет среди всех ему современных и расценивая его как некое чудо из чудес. Восторги Стасова еще лишний раз свидетельствуют о его необычайном критическом чутье, особенно если вспомнить, что его голос был единственным в тогдашней критике, да и среди художников, ибо никто, кроме Крамского, недооценил изобразительную и живописную силу «Мусоргского».
Крамского взорвало бесцеремонное опубликование его восторгов, и он протестовал в печати против некоторых выражений, которые находил неточными. Статью нашли бестактной и Третьяков[7] и сам Репин, пославший ему горячий разнос из Москвы. «Статью в „Голосе“ о портрете Мусоргского мне прочел прежде всего актер М. И. Писарев на сеансе со Стрепетовой. Места, касающиеся меня, он читал с восхищением, а мне эта статья не понравилась; она похожа на рекламу, страдает преувеличенностью и сильным пристрастием»[8].
Многие ли из авторов — писателей, музыкантов, артистов, художников — способны были отнестись к дифирамбам знаменитого критика так, как отнесся к ним Репин? Что такое непомерное восхваление портрета показалось бестактным Третьякову, это понятно: не потому, что слишком перехвалили Репина, а потому, что одновременно явно умаляли величие Крамского, которого он всегда ставил как портретиста выше себя…
Но сколько надо было иметь скромности, сколько деликатности и даже нежности в отношении к своему бывшему учителю, чтобы, создав такой шедевр, как портрет Мусоргского, говорить, что похвалы ему страдают преувеличенностью и похожи на рекламу.
Н. Н. Ге, художник. 1880. ГТГ.
7
Письмо Третьякова — Репину от 19 марта 1880 г. «Отвратительно! Стыдно быть знакомым с ним». — Архив П. М. Третьякова. [См.
8
Письмо к Стасову от 12 апреля 1881 г. — Там же. [См.