Поворот к живописным исканиям
1895–1905
Когда Репин писал в 1891 г. портрет Спасовича, он еще не был настолько охвачен новыми идеями, чтобы мы имели основание говорить уже о тогдашнем расхождении репинских деяний с репинской проповедью. Тогда еще и проповеди никакой не было и с Стасовым были мир и любовь. Ее не было и в 1893 г., когда он писал «Герарда» и «Римского-Корсакова». Один Стасов с его «анафемским нюхом», учуял совершавшийся в художнике перелом, замеченный всеми только тогда, когда стали появляться письма Репина из-за границы. Вероятно, и сам Репин, эволюционируя постепенно, изо дня в день, не скоро стал отдавать себе отчет в совершившейся перемене, уверяя Стасова в письмах, что никакой перемены и не было. Поэтому и портрет Римского-Корсакова мог казаться автору не противоречившим его тогдашнему настроению.
Близким к последнему по задаче, поставленной себе художником, был портрет хирурга Е. В. Павлова, 1892 г., выделявшийся на светлом фоне, как скульптура. Но одновременно был написан портрет, в котором Репин вовсе не задавался проблемой объемности, — И. Р. Тарханова. Он — поколенный и изображает популярного петербургского физиолога в мундире военно-медицинского ведомства, читающим лекцию, у кафедры. Он превосходен в своей красочной гамме и по цветовому богатству красивого, смуглого, кавказского типа лица.
Чем дальше, тем больше становится портретов, а с ними и картин, в которых Репина интересует не сюжет, а его исполнение, или, как он сам любит теперь повторять, — не что, а как. Расшифровывая это как, мы видим, что все меньше места в искусстве Репина этой поры уделяется моменту объективности и все более мастерству.
Когда Стасов, подозревая совершающуюся перемену, предостерегает его от опасностей нового пути, Репин отвечает ему:
«Вижу, вы меня совсем не поняли! Вы готовы уже причислить меня к лику тех пошляков-идеалистов, которых теперь так много в нашей аристократии. Они отворачиваются от всякой здоровой правды, от всякого серьезного вопроса жизни. Притворно, фарисейски, театрально млеют перед прилизанностью, пошлостью, называя это изящным… Боже мой! Ведь с этим давно уже счеты сведены. Меня не может тронуть фальшь и идеализм[136]. Но, переходя к действительной задаче искусства, к поэзии в жизни, к правде пластики, значительности, выразительности[137] сюжетов, к новизне, самобытности (что мы с вами всегда так ценим), жизненной красоте, — я все же назову и здесь художественным, исходя из принципа — как, а не что».
«Вспомните хотя бы последнюю вещь Ге[138]. Как что — это вещь вполне замечательная, а как как — это хлам; что вы ни говорите в ее защиту, — не художественно, форма дурная. Я иначе не понимаю»[139].
Все, что отныне пишет Репин, пишется им с мыслью о «как», в полном соответствии с его публичными выступлениями, беседами в кругу близких и с учениками, в его академической мастерской.
До отъезда за границу он пишет типичный портрет Т. Л. Сухотиной, поколенный, с несколько поднятой кверху головой, мало известный только потому, что он находился в Ясной Поляне. В 1893 г. в Венеции он написал удачный портрет сына, Юрия, стоящего на балконе отеля. Приехав в 1894 г. из Флоренции в Неаполь, он, под впечатлением галереи автопортретов художников во дворце Питти, пишет отличный автопортрет, бывший в собрании О. Д. Левенфельда в Москве, а ныне в Толстовском музее, и интересный по эффекту освещения.
Прекрасен портрет-этюд Л. И. Шестаковой, написанный в четыре сеанса весною 1895 г. и находящийся в Русском музее. Славный кусок настоящей живописи, показывающий, как умел Репин писать, когда думал только о качестве живописи, о высоте исполнения, о передаче жизненного трепета данного лица.
В том же году написан портрет виолончелиста А. В. Вержбиловича[140], на котором можно наглядно демонстрировать происшедшую с Репиным перемену, ибо по внешнему виду и, казалось бы, заданию он ничем не отличается от портретов Спасовича и хирурга Павлова. Но посмотрите, как он широко написан, как свободно и живописно вылеплена голова, как единым махом очерчен силуэт фигуры, с скрещенными руками, и как обобщенно взяты складки сюртука. Репин довольствуется намеками там, где раньше усердно доделывал и жестоко переделывал. Вспоминаются его же прекрасные слова о «недоделанности» веласкесовских портретов, сохранившей им свежесть до наших дней.
136
[В опубликованном тексте «идиотизм». См.
140
Портрет находился до революции в собр. М. П. Рябушинского, позднее в собр. Альперовича. [Ныне в Гос. Русском музее].