Н. В. Гоголь и отец Матвей. 1909. ГРМ.
Этот упадок творческих сил обычно связывали с болезнью правой руки Репина, которая около этого времени стала сохнуть. Художник начал приучаться писать левой рукой, что вначале давалось ему с трудом. Но упадок выражался скорее в самой концепции новых картин, нежели в оскудении техники.
Само собой разумеется, что и в эти годы выпадали счастливые творческие часы, когда в обширной мастерской, построенной Репиным наверху дачи, удавались отдельные этюды и даже портреты. Но большинство вышедших отсюда холстов носит печать глубокого упадка.
Весьма типичным и показательным в этом смысле является известная картина, вернее этюд, бывшей Цветковской галереи — «Гайдамак», написанный в 1902 г., т. е. еще в эпоху «Государственного совета». А между тем в нем налицо уже те черты, с которыми мы вскоре встретимся почти во всех его больших и малых работах: необычайная поверхностность, приблизительность формы, дряблость, довольство первым попавшимся цветом, без какой-либо попытки глубоких исканий. Все вещи написаны с темпераментом — об объективизме давно уже нет и помину, — они неизменно живописны, но все это уже одна видимость, все — лишь на поверхности: за этими лихими мазками, темпераментным письмом, кажущейся крепостью формы, уже нет ничего — одна пустота. Похоже на роскошный расписной ларь, солидный и тяжелый с виду, таящий внутри заманчивые дары, но вы подходите ближе, стучите пальцем — он звенит, он из жести, и в нем пусто.
«Самосожжение Гоголя». 1909. ГТГ.
В 1903 г. Репину еще удается написать картину, наделавшую немало шума — «Какой простор!» Она непонятна без комментариев — и это бы еще ничего, но она плоха по живописи и нелепа по композиции. И сколько бы ни уверял Репин, что он сам видел эту сцену в действительности, убедить он в этом никого не мог. Да и не к чему было убеждать: картина должна действовать сама собою, ей одной присущими средствами, методами, логикой.
Но все это было еще до окончательного перелома, наступившего лишь несколько лет спустя. В 1905–1907 годах он пишет большую картину на тему «17 октября», изображающую ликование на улице в день объявления знаменитого манифеста. Студенты, гимназисты, курсистки, представители интеллигенции — среди них все узнавали Венгерова и Стасова — огромная толпа дефилирует с пением революционных песен.
Картина не могла быть выставлена своевременно, появилась только на XLI Передвижной 1912 г. и датирована 1911 г., когда Репин кое-что в ней еще прописал. Нет никакой надобности описывать это немощное во всех отношениях произведение, которое больно видеть в списке репинских.
17 октября 1905 г. 1907–1911. Музей революции в Ленинграде.
К сожалению, оно оказалось не единственным; за ним последовали: «Черноморская вольница», 1908 г., «Самосожжение Гоголя» и «Сыноубийца», 1909 г., «15-летний Пушкин, читающий свою поэму „Воспоминания в Царском селе“», и «Пушкин на набережной Невы», 1911 г., «Поединок» (или «3-я дуэль»), 1913 г.[163]
Даже лучшая из этих картин — Гоголь, сжигающий рукопись второй части «Мертвых душ», — произведение второстепенного художника, попытавшегося сделать нечто сильное, «под Репина эпохи расцвета», но с задачей не справившегося. Об остальных картинах и говорить нечего: их не заметили бы ни на одной выставке, если бы под ними не стояло столь громкое некогда имя.
Только в ряде портретов Репину еще удается сохранить какую-то часть положительного, но и то лишь в смысле документальном. Так, неплохо, что Репин успел написать еще дважды Льва Толстого в Ясной Поляне, один раз в 1907 г., вместе с Софьей Андреевной, за столом[164], и в другой — в 1909 г. в красном кресле. В первом случилось то, чего с Репиным прежде никогда не происходило: стол с книгами, чашкой, вазой с цветами написан лучше голов Толстых. Правда, голова Толстого, переписанная в 1911 г., сделана вся от себя. Неприятен и последний портрет, исполненный в дряблой, трепаной манере и фальшивый в цвете.
164
В Толстовском музее в Ленинграде. Позже, в 1911 г., Репин переписал голову Толстого, испортив ее по сравнению с тем, как она была на XXXVI Передвижной выставке. Рассердившись на С. А. Толстую, которую считал прямой убийцей Толстого, он «поссорил» их на портрете, отвернув голову Толстого от головы Софьи Андреевны. В 1908 г. написан портрет Толстого в белой рубахе, скомбинированный из других. Находится в том же музее.