Совсем особое место среди рисунков Репина занимают его огромные рисунки-портреты на холсте, в натуральную величину. Сделанные углем они живописны даже без приема смазывания, так как мелкая угольная пыль покрывает во время работы всю поверхность холста, из полутона которого хлебом выбраны световые блики. В ряде случаев Репин проходил масляными красками такой вполне законченный угольный рисунок, стерев предварительно густой налет угля, но большая часть их так и осталась в угольной технике. Вот лучшие из них: А. И. Введенский, М. И. Писарев, Элеонора Дузе, М. К. Тенишева, В. А. Серов, И. С. Остроухов.
До страсти увлекаясь рисованием, Репин мало уделял времени офорту и литографии как самодовлеющей графической дисциплине. Работы его в этой области малочисленны и случайны. Офортов не наберется и одного десятка: итальянка в чепце (1875), портрет репинского приятеля, художника Шиндлера (1876), «Король Лир» (1877), портрет Мусоргского (1885), натурщицы (1891).
Литографий известно до двадцати. Самая ранняя из них относится еще к академическим временам — 1865 г. В 1869 г. им исполнены на камне «Иов и его друзья», «Натурщик в костюме» и «Мозаика с картины Брюллова». Все это делалось для воспроизведения в журналах и альбомах, как и литографии с картин Якоби, Гуна и т. п. (1870). В дальнейшем шли иллюстрации к Толстому и другим авторам. Самостоятельное значение имеют лишь портреты Кюи (1900) и неизвестной женщины, около того же времени. Качественно все эти работы недостаточно значительны, чтобы служить темой для их специального технического и художественного анализа.
Черты жизни и творчества
По общепринятому мнению, Репин отличался чрезвычайной неустойчивостью своих политических убеждений и изменчивостью суждений об искусстве. У него будто бы ни в чем не было твердого «верую», за которое он сражался бы в течение всей своей жизни. Это естественно приводило к выводу о поверхностности его натуры, об отсутствии продуманности и глубины во взглядах на самые животрепещущие вопросы жизни и творчества. Но особенно распространено мнение о Репине, как о человеке лукавом и фальшивом. С легкой руки Буренина за ним надолго установилась кличка «лукавого мужичонки».
Приговор достаточно суровый, тем более, что он считался и до сих пор считается не подлежащим оспариванию, доказанным «фактами».
Но какие факты? Где они? Читатель успел, конечно, заметить, что настоящая книга о Репине построена исключительно на документах: их скорее слишком много, нежели недостаточно. Автор старался по возможности рассказывать не своими словами, а словами писем и воспоминаний самого Репина. Имея в руках такой гигантский материал, как репинские письма, которых ему посчастливилось разыскать не одну тысячу, он имел возможность проследить отношение Репина к одному и тому же событию, человеку, мысли по двум-трем и даже пяти письмам, одновременно посланным им разным корреспондентам.
Ни в одном из них ни следа вероломства, фальши — все они, напротив, весьма красноречиво опровергают ходячее мнение о ветренности Репина, — политической и художественной. Уж если было бы налицо лукавство, то в этих письмах, обращенных одновременно и к другу и к врагу данного человека, оно было бы предательски вскрыто. Если бы было разное отношение к разным корреспондентам в зависимости от их социального положения и влияния, это также сказалось бы в резкой форме. Однако нигде этого нет, Репин не боится говорить правду в глаза ни своему брату-художнику, ни вельможам или магнатам капитала. Он одинаков со всеми.
Мы видели выше, как он отчитал П. М. Третьякова за предложение написать для его Галереи портрет Каткова. Мы знаем его уничтожающий отзыв о Владимире, мы помним его возмущение монастырскими симпатиями Достоевского, пусть гения, но нестерпимого черносотенца.
Когда, после смерти Достоевского, московские художники подписывали воззвание, составленное Виктором Васнецовым и предназначенное для опубликования в газетах, Репин из чувства товарищества, после некоторых колебаний, подписал его, но тут же счел долгом сообщить свое мнение по этому поводу Крамскому.