Произведения, оставшиеся после его смерти, наследники поделили между собой далеко не равноценными долями. Больше всего вещей лучшего качества досталось любимой дочери Вере, на долю Юрия пришлось похуже, а Таня получила еще худшие.
Илья Ефимович не знал, что его верхняя мастерская, в которую он уже несколько лет не мог подняться, опустошена как раз любимой дочерью, бывшей полной хозяйкой в доме. По свидетельству ряда лиц, стоявших в то время близко к Репину, она давно уже расплачивалась с кредиторами — лавочниками, парикмахерами, портными, модистками при помощи рисунков, вырываемых из многочисленных альбомов художника. Под конец она просто отложила в сторону, для себя, наиболее ценные вещи, из-за чего у нее не раз были столкновения с внуками Репина, доходившие до непристойных сцен.
Вера Репина, перед приходом наших войск в Куоккалу в 1939 г., успела вывезти свою часть наследства, Юрий Репин бежал, бросив все на произвол судьбы. Эта именно наименее ценная часть всего, что хранилось в «Пенатах», попала к нам и находится в музее Академии художеств СССР в Ленинграде в ожидании дня, когда восстановленные по постановлению правительства «Пенаты» примут в свои стены обратно эти вещи[211].
Еще один холст из той же доли наследства Юрия — этюд обнаженного больного мальчика, лежащего на простыне. Холст относится, судя по всему, к середине 1920-х годов. Выполненный довольно твердой рукой, он не окончен, написано только тело, в один сеанс, и вокруг него начата прописка простыни.
Очень значительна по замыслу композиция «Утро Воскресения» — большой холст, начатый в 1921 г. Оторванный от России, одинокий среди чуждого окружения Репин все чаще обращается к евангельским темам. Он пишет А. Ф. Кони 4 июля 1921 г.: «А я, как потерянный пьяница, не мог воздержаться от евангельских сюжетов (и это всякий раз на страстной) — они обуревают меня… Вот и теперь: есть (уже написана) встреча с Магдалиной у своей могилы (Иосифа Арим[афейского]), появление его, по невероятно дерзкому желанию Фомы, на собрании… Нет руки, которая взяла бы меня за шиворот и отвела от этих посягательств»[212].
Утро Воскресения. 1922. Дом-музей И. Е. Репина «Пенаты».
Тему встречи Магдалины с воскресшим Христом трактовали десятки художников всех времен и стран, от мастеров Возрождения до Александра Иванова, но все их композиции в основном были построены на появлении Христа где-то вдали от своей гробницы, в прежнем виде и обычной одежде.
Не то у Репина, давшего новое, небывалое, смелое решение. У него действие происходит у самого склепа. Магдалина, по мысли художника, пошла на рассвете к дорогой для нее гробнице и тут-то и натолкнулась на Христа, только что отвалившего камень и вышедшего на волю. Он еще весь укутан пеленами, движения его скованы, жесты не свободны, руки прижаты к телу.
Первоначально его левая рука была еще более прижата к груди и следы ее ясно видны. Голова Магдалины писана с Веры, но черты лица значительно утончены и облагорожены. Взгляд чисто репинский, хорошо знакомый нам по мальчику в «Не ждали», по царевичу в «Иване Грозном», по юноше в «Николае Мирликийском», по раненому в «Дуэли». Этот экзальтированный взгляд у Магдалины излишне утрирован, да и глаз не сидит в орбите, что значительно снижает ценность картины. Очень удалось Репину предрассветное небо с ползущим по нему розовым облаком. Оно прекрасно наблюдено и передано жизненно.
На камне слева от фигуры Христа подпись и дата: «1922. I. Repin». Об этом камне Репин упоминает в другом письме к А. Ф. Кони, от 28 апреля 1921 г., написанном после того, как Кони только что оправился от тяжелой болезни. «Вера меня так обрадовала известием, что вы живы и читаете лекции. Я также был похоронен, и из Швеции получил даже прочувствованный некролог с портретом. Как не радоваться! И эта радость дала мне идею картины. Я подумал, что и Христос обрадовался, когда почувствовал, что он жив и здоров был настолько, что отвалил камень (вроде плиты) заставлявший вход в хорошо отделанную гробницу Никодима, и вышел. Испугавшаяся стража соскочила в овраг. Он поднялся к дороге, огибающей стену Иерусалима; это совсем близко, тут же и Голгофа; и налево хорошо были видны кресты, с трупами разбойников, а посреди и его — уже пустой крест, сыто напитанный кровью, внизу лужа крови. И трупы с перебитыми голенями еще истекали, делая и от себя лужи, на которые уже собаки собрались пировать… Радость воскресшего хотелось мне изобразить… Но как это трудно!.. До сих пор, несмотря на все усилия, не удается. В Гефсимании его встретила Магдалина, приняла за садовника, обратилась с вопросом: „Раввуни?“ Изумилась она, когда его узнала. Эта картина уже готова почти»[213].
212
[Письмо от 15/28 апреля 1921 г. —
213
[В публикации «Писем к художникам и художественным деятелям» письмо датировано 29 июня/12 июля 1921 г. (стр. 226)].