Это новое заключается не только в невиданной до того чисто репинской тематике, открывающейся «Протодиаконом», но и в самой живописи, ее установках и характере. Это прежде всего бешеный темперамент его новой живописи, впервые сказавшийся именно здесь. Крамской говорил, что новый Репин пишет словно в какой-то ярости и что никому из русских художников не написать так, как написан «Протодиакон». Красочная кладка Репина отличается здесь невиданной прежде плотностью и уверенностью. Дни сомнений и шатаний, дни мучительных прогулок по Эрмитажу, с целью выйти из творческого тупика, в который Репин попал после «Бурлаков», бесследно миновали. Репин почувствовал твердую почву под ногами и вышел на большую дорогу мирового искусства, с которой уже более не сворачивал.
Одного, однако, Репин еще не преодолел в «Протодиаконе», что удается ему лишь в Москве: тот самый красно-желтый общий тон картины, который портит и «Бурлаков», который, нет-нет, прорывается даже в этюдах, писанных на воздухе, не говоря уже о вещах, работанных в мастерской, этот же, все еще несколько «галерейный тон», тон отстоявшийся музейной живописи мешает «Протодиакону» быть вечным, т. е. вечно современным по своей живописи.
32. «Мужичок из робких» (I, стр. 175), 1877. Писан в Чугуеве одновременно с «Протодиаконом» и нижеследующим портретом. Стасов писал по поводу него в своем отчете о VI Передвижной выставке 1878 г.: «Это заглавие дано самим автором, но, кажется, нельзя его принять иначе, как в ироническом смысле. Правда, словно какая-то запуганность, какая-то оторопелость присутствует на лице у этого человека: вначале, пожалуй, подумаешь, что он и в самом деле робкий. Но взгляните только на его стеклянный, неподвижно упершийся глаз, переданный с изумительным совершенством, и вас обдаст холодом…»
Стасов понимал данное автором название портрета в таком же примерно смысле, в каком позднее Чехов назвал героиню своего известного рассказа «беззащитным существом». Робость его на самом деле только кажущаяся.
В чисто живописном отношении портрет стоит в ближайшем соседстве с «Протодиаконом» и был написан непосредственно перед последним. В нем есть также, хотя и меньшая размашистость кисти в трактовке одежды, при относительной сдержанности живописной трактовки головы. «Мужичок из робких» представляет собою последнюю веху, как бы разбег к «Протодиакону».
Во время революции «Мужичок из робких», затерявшийся было в неизвестности, появился в I Пролетарском музее Москвы, откуда в 1924 г. поступил на репинскую юбилейную выставку в Третьяковской галерее. Позднее он был передан в музей г. Горького, где ныне и находится. Надо сказать, что на юбилейной выставке он также не был дооценен, как и одновременно с ним написанный в Чугуеве следующий портрет.
33. «Мужик с дурным глазом» (I, стр. 174). Как этот, так и предыдущий этюд знаменуют важную веху в репинском творчестве. Уже необычные для выставок названия этих вещей показывают, что автор желал их выделить из числа очередных этюдов, писавшихся сотнями. Названия эти должны были говорить посетителю выставки об углубленной работе художника над характеристикой обоих крестьянских типов того времени.
Обе головы свидетельствуют о том, что Репин начинает отныне придавать особенное значение психологическому раскрытию сущности человека, — черта, в дальнейшем приведшая его к тому, что получило впоследствии название «репинского психологизма», что развернулось в сложные психологические драмы «Не ждали» и «Иван Грозный».
В чисто живописном отношении оба этюда еще не вполне свободны от галерейного налета, но по сравнению с «Протодиаконом» их цветовое решение уже более близко к дальнейшим московским работам.
34. Любицкая, 1877. Писан в Чугуеве. Портрет изображает молодую женщину, с цветами в волосах, на красном фоне. Он несколько банален по замыслу и расцветке. Мастерство не высокое.
35. Н. И. Мурашко, 1877. Писан в Чугуеве, одной костью, с процарапыванием кистью по свежей масляной краске до холста. Вещь слабая по рисунку и форме.
36. И. Е. Забелин, археолог. Писан в октябре 1877 г. в «неряшливой», с точки зрения московских художников того времени, манере «Протодиакона», но его живопись говорит уже о том, что «музейная пелена» окончательно спала с глаз Репина. Он пишет только то, что видит, без «оглядки назад». Портрет был на Передвижной выставке только в Москве и с выставки перешел в Третьяковскую галерею. Автор его не очень ценил, но он тем не менее значительная веха в его творчестве. Это первый обстановочный портрет Репина, какие вслед за тем часто стали появляться на русских выставках. Он написан мастерски и хорошо организован в композиции, в которой блестяще написанная книжная полка в левой верхней части имеет справа внизу противовес в световой и цветовой игре отблесков полированного стула, а кисть правой вытянутой на столе руки уравновешена с кистью левой, опирающейся на спинку стула.