Да-да… Это я только с виду грозен, а вообще-то я белый и пушистый, ухмыльнулся Кузин. Знакомая песенка! Не исключено, что виной тому пресловутая профессиональная деформация, но Алексей Борисович, повидавший на своём долгом оперском веку немало представителей разбойной братии, относился к их «откровениям» со скепсисом, считая, что подобным уверениям грош цена в базарный день. Чтоб в дерьме копался, да чист остался, так не бывает. Но от озвучивания своих мыслей на сей счёт воздержался. Тем не менее Марина Олеговна, вероятно, что-то такое прочла не его лице, и горячо вступилась за давно покинувшего этот мир и, по большому счёту, в её заступничестве совершенно не нуждавшегося атамана Адского:
— Такой человек как он просто не мог быть убийцей. Поймите, Григорий Иваноыич не примитивный громила, разбойник с большой дороги, этакий разухабистый Стенька Разин, который, чуть что не по нему — за саблю, и голова с плеч! Конечно, невинной овечкой Котовского не назовешь, но душегубство — это не про него. Уж больно личность многогранная! — она попыталась аргументировать свою позицию: — На дело всегда шёл, не скрывая лица, с открытым забралом, с вызовом. Как вы полагаете, почему?
Надо же, практически моими словами шпарит, вспомнив, как сам не так давно размышлял о том же, удивился Алексей Борисович и спросил:
— Ну и почему?
— Полагаю, его артистическая натура требовала самовыражения или, если угодно, признания, славы, наконец, худой или доброй, не так уж важно. Он желал, чтобы им восторгались. Я вам больше скажу, по моему мнению, просто грабить Котовскому претило, хотя, в основном этим он и занимался… Душа требовала иного, и, как только появлялась возможность, Котовский шёл на поводу своих желаний. Он любил перевоплощаться с использованием париков, накладных усов и бород. Действуя в одиночку, ненавязчиво заводил знакомство с будущей жертвой, выдавая себя за помещика, чиновника или даже иностранца….
— Но, ведь, для этого нужно как минимум знать языки, — не выдержал, встрял Кузин.
— О, с этим у Григория Ивановича был полный порядок! — уверила его Фирсова. — Он свободно владел русским, румынским, немецким и по слухам даже французским, в чём я не уверена… Так что, ему не составляло труда выдать себя за румынского аристократа или немецкого барона… — после чего продолжила прерванный рассказ: — Не зря в уголовной среде Котовский слыл шармёром. Он умел очаровать, создать о себе самое благоприятное впечатление, втереться в доверие и, пользуясь сердечным расположением хозяев, проникнуть в интересующий его дом, а затем с самой доброжелательной улыбкой достать револьвер, выдать своё фирменное: «Я — Котовский» и ограбить… Кроме того, он обожал водить за нос полицию, изображая из себя не весть кого, — подытожила Марина Олеговна.
— Видимо, мог бы с успехом выступать на сцене, — выслушав её доводы, сказал Алексей Борисович, но, как человек привыкший оперировать фактами, а не эмоциями, свою ложку дёгтя таки добавил: — Только вот склонность к артистизму ещё не есть гарантия незапятнанных кровью рук…
— Тогда будем исходить из принципа «не пойман — не вор», — нашлась с ответом Марина Олеговна, оставив-таки последнее слово за собой.