Ну, с блестящей бритоголовостью всё понятно: процесс утраты волосяного покрова прогрессировал, и с годами пришёл к логическому концу. А вот любопытно было бы знать, что побудило Котовского впоследствии сменить усы а-ля-Поддубный на усишки а-ля-Гитлер? Впрочем, в те годы Гитлер был ещё никто и звать никак, и в России никто о нём слыхом не слыхивал, просто среди военных именно такие вот щётки под носом в двадцатых годах пользовались бешенной популярностью. Да бог бы и с усами, но каков надменный прищур тёмных глаз, нацеленных прямо в объектив фотоаппарата! А поза! Руки вызывающе — иначе не скажешь — скрещены на груди. Он весь — дерзость. И это при том, что человек, мало того, что сидит за решёткой, так ещё и то ли уже приговорён, то ли вот-вот будет приговорён к смертной казни, о чём конечно же он знает или, по меньшей мере, догадывается. Кем бы ни был Григорий Котовский — бандитом с большой дороги или пламенный революционером — в бесстрашии и самообладании ему точно не откажешь.
Алексей Борисович прекрасно отдавал себе отчёт в том, что в своих благих намерениях тщательно прошерстить ныне здравствующих родственников Котовского, не преуспел. А если совсем уж откровенно, так не продвинулся ни на шаг и протянуть ниточку от «Беса» к потомкам легендарного комдива пока не удалось…
— Здорово, шеф!
В кабинет ввалился возбуждённый Олег, с которым они со вчерашнего дня не виделись.
— И тебе не хворать! — ответил Кузин, присматриваясь старшему из близнецов.
Сияет, как начищенный медный пятак. Глаза горят. Прямо распирает парня. Не иначе, что надыбал. Этого и спрашивать не надо, сам всё выложит… Так и вышло.
— У меня вчера очень любопытная встреча состоялась, — сняв шапку и куртку, и накинув их на вешалку, сообщил он.
— Ну, рассказывай, — предложил высказаться старший товарищ.
— Короче! — Здоровенный детина с размаху плюхнулся на стул, который под ним жалобно пискнул. — Серёга вечером дома остался — к нему Дашутка прикатила — а мы с Иркой на дискач в Олимпийскую деревню поехали…
Кузин неопределённо хмыкнул. Он уже давно запутался в бесконечных Дашах, Ирах, Машах и Наташах, с которыми братья, когда находились на рабочем месте и, если выдавалась свободная минутка, постоянно ворковали по телефону и вечно о чём-то договаривались. Но, что было для него было полнейшей загадкой, так это — когда они всё успевали и как умудрялись сочетать, казалось бы, несочетаемое: и в спортзал регулярно наведывались, и при случае выпить были не дураки, и вкалывали, если требовалось, от зари до зари, и с девчонками зависали чуть ли не каждую ночь… Вот, что значит, молодость! Аж завидки берут, думал Алексей Борисович.
— Ну, там шампусик, то, сё… — неспешно повествовал Олег, как бы предлагая проникнуться атмосферой праздника жизни, именуемого дискотекой.
— Ты кашу-то по тарелке не размазывай. Давай поконкретнее, — грубовато предложил Кузин перейти к сути.
— Короче, сцепился я там с одним мудофелем… — куда уж конкретнее высказался Олег. — Он под приличным градусом был. Иришку толкнул. Не извинился. Слово за слово… Вышли потолковать в туалет, а там тесновато было. Ну, и началось бодалово. Крепенький оказался — видать из вольников. Я в ковбойке был, так он мне рукав оторвал, потом глаза выпучил и вдруг как заорёт: «Стоп, братан!». Я тормознулся. Он на плечо моё пялится, а там же у меня… Проще показать.
Парень встал, снял пиджак и начал расстёгивать рубашку.
— Стриптиз? — язвительно поинтересовался ничего пока не понимающий Кузин.
— Частичный, — подтвердил старший Закупра, оголив левое плечо, где синела татуировка.
Вообще-то, Алексей Борисович уже видел её раньше. Дело было в раздевалке на «Динамо». Кстати, точно такая же или во всяком случае очень похожая была и у Сергея. Но видел мельком и разглядеть толком не успел. Сейчас представилась такая возможность. Сверху полукругом располагалась выполненная по-русски, но стилизованная под арабскую вязь, надпись: «Афганистан». Снизу, так же полукругом — «1983–1984». В центре на фоне горных вершин — «781 ОРБ».
— ОРБ — это что? — попросил расшифровать Кузин.