В розыске никогда спиртного не чурались. Работа нервная. День-деньской на ногах. Иной раз к вечеру так ухайдакаешься, что умеренная порция алкоголя представляется не злом, а скорее благом. Моральный облик офицера милиции и всё такое прочее — это, конечно, святое, однако сыскари нет-нет, да и позволяли себе порой слегка принять на грудь прямо на рабочем месте. Само собой, не до поросячьего визга и чтоб потом мордой в грязь, а умеренно и с соблюдением приличий. На случай незапланированной встречи с кем-нибудь из начальства по пути к проходной зажёвывали это дело лаврушкой или не так давно появившейся в магазинах жевательной резинкой. Но всё это — преамбула.
В тот вечер, когда близнецы, честно отпахавшие без выходных уже дней десять, отпросились пораньше по какой-то надобности и были отпущены с миром, у коллеги из 8-го отдела свершилось долгожданное присвоение очередного звания, и Алексей Борисович был приглашён на обмывание звёздочек. Ни о какой грандиозной пьянке речи не шло. Разлили. Поздравили. Чокнулись. Выпили. Покурили. Поговорили. Ещё раз разлили и чокнулись. После чего отправились по домам. Вот и вся пирушка.
Трудно сказать, кой чёрт надоумил его в десятом часу вечера, пойти к метро не как обычно, через Страстной бульвар, а сперва Успенским переулком на Чехова, чтоб потом по ней мимо «Ленкома» и на «Пушку». В начале апреля дни ещё коротки, а прогулки по малолюдным переулкам, пусть и неподалёку от центра Москвы, в тёмное время суток чреваты последствиями. Кузину ли было этого не знать, ведь, в сводках регулярно мелькали сообщения о разного рода неприятных происшествиях, случившихся в шаговой доступности от оплота охраны правопорядка — Петровки, 38. Тем не менее, будучи слегка подшофе он таки углубился в тихий и пустынный по вечерам переулок.
До улицы Чехова идти оставалось всего ничего, когда сзади грубо окликнули:
— Эй мужик!
Алексей Борисович остановился и обернулся. Его нагоняли пятеро. Цепкий взгляд сыщика на автомате быстро ощупал их одного за другим, фиксируя детали внешности. На круг лет двадцати, ну может, чутка постарше. Прикид по молодёжной моде: куртки-варёнки и джинсы-бананы. Стрижки однотипные — бобрик. Если не принимать в расчёт незначительные расхождения в росте и габаритах, похожи между собой как волнистые попугайчики, словно их под копирку делали. Таких сейчас в Москве пруд пруди.
Однако, понял он и другое. Ребятишки — типичная пацанва. Намерения их для Алексея Борисовича были столь же очевидны, как ответ на вопрос: сколько будет один плюс один. К гадалке не ходи, пойдут на гоп-стоп. Обстоятельства располагают: безлюдный переулок, немолодой мужик, небогатырского роста и неспортивного вида. Много из такого не вытрясешь, так оно и не особо важно. Во главе угла у подобной гопоты как правило стоит жажда самоутверждения в глазах друг друга, да и в собственных тоже. Смотрите, как я крут! Раскольниковы недоделанные! О последствиях эти недоумки не задумываются, а в итоге рано или поздно отправляются в места не столь отдалённые, осваивать интереснейшую из профессий — «оператор двуручной пилы». К слову, на зоне им быстро и очень доходчиво объясняют, насколько ничтожна степень их крутизны…
Всё это в считанные секунды промелькнуло в голове Алексея Борисовича, который спокойно ждал, когда парни подойдут — ну, не убегать же в самом деле. Несолидно, да и бессмысленно. Захотят догнать, догонят непременно. Между тем ребятишки приблизились вплотную и обступили его полукругом.
— Гони бабло! — обдав Кузина пивным духом, с наглой ухмылкой приказал один из них, стоявший с краю, — вероятно, главарь.
Классика жанра, констатировал Алексей Борисович, окончательно уверившись в правильности своего предположения. Всегда приятно получить подтверждение собственной прозорливости, кто бы спорил, жаль только, что перспективы рисовались кислые. Случись такое сегодня, то есть в 1990-ом, вопрос решился бы просто: достаточно представиться и потребовать, чтобы молодые люди прекратили противоправные действия. Если увещевания не помогут, невелик труд, вытащить из наплечной кобуры пистолет, который, как известно, убеждает порой гораздо лучше любых слов. Короче, некий действенный алгоритм устранения возникших противоречий сейчас имеется, и с высокой долей вероятности победа осталась бы за представителем правоохранительных органов.
Но в том-то и проблема, что восемьдесят девятый год, увы, не девяностый, когда до большого милицейского начальства наконец дошло, что уличная преступность просто-таки распоясалась и житья от неё гражданам не стало. Только тогда оперсоставу позволили… Даже не позволили, а буквально вменили в обязанность постоянное ношение оружия, чтобы в случае чего было чем этих самых граждан защитить. Весной восемьдесят девятого всё было иначе. Не пойми с какого бодуна считалось, что дела обстоят не так уж плохо, и, соответственно, действовали правила, написанные ещё в относительно благостные хрущёвские времена. Согласно этим правилам, сотрудник уголовного розыска гарантированно встречался со своим табельным оружием лишь на стрельбах в тире, то есть два раза в год. Остальные триста шестьдесят три дня они находились отдельно друг от друга: опер сам по себе, а его табельный ПМ покоился под замком в оружейной комнате. Получить оружие на руки, можно было лишь в исключительных случаях, если, допустим, предстояло задержание шайки особо опасных до зубов вооружённых рецидивистов, и никак не меньше. Кто бы усомнился, что «макаров» со снаряженным магазином, мог в той неприятной ситуации, что сложилась в Успенском переулке, стать подполковнику Кузину хорошим подспорьем в дискуссии с группой агрессивно настроенных молодых людей. Однако в тот не самый прекрасный для Алексея Борисовича вечер столь веского аргумента у него по вышеизложенным причинам при себе не было. Впрочем, присутствия духа он не потерял и труса не праздновал, несмотря на, прямо сказать, почти безвыходное положение, в котором оказался. Сыщик с восемнадцатилетним стажем даже мысли не допускал о том, чтобы, фигурально выражаясь, поднять лапки вверх и сдаться на милость какой-то уличной шпаны, пусть даже всё и закончилось бы для него плачевно.