Поступлением на филологический факультет МГУ я обязан - к чему скрывать! - и еще одному нешуточному обстоятельству - своей принадлежности к мужскому полу. Мужчины были редкостью на филфаке тех лет, их ценили, хотя бы и инвалидов или пришедших после армии, то есть "в возрасте". А тут юный да здоровый!
Нас, мужиков на филфаке, замдекана Зозуля любовно называл "морской пехотой".
ОТЛ от Либана
Поскольку здесь рассказываю о своем постепенном врастании в толстовский мир, что в конечном счете привело к пьесе "Ясная Поляна", а потом и к другим работам этого направления для театра и кино, то не буду и дальше особенно отвлекаться. Но не могу хотя бы коротко не сказать о блистательном сонме профессоров, принявших под свою опеку нас - первокурсников 1952 года. Какие были люди! Старик-античник Сергей Иванович Радциг, пушкинист Сергей Михайлович Бонди, фольклорист Владимир Иванович Чичеров, литературовед-теоретик Александр Николаевич Соколов, лингвист Петр Саввич Кузнецов, Гудзий, конечно, - о нем речь еще впереди. С армией аспирантов, лаборантов, доцентов и кандидатов, руководителей семинаров и практикумов они будто брали нас за руку и вводили под филологические чертоги. И мы под ними, под этими чертогами, размещались, кто как мог и кому какая была судьба.
Лёсик Аннинский - Лёсиком мы звали его тогда, он давным-давно - подлинный Лев литературной теории и критики, он шел курсом старше - в своих замечательно написанных мемуарах подробно и добро рассказал о доценте Либане, который нам, юным филологам, "ставил руку".
Вот эта фигура именно в контексте нашего рассказа требует непременного укрупнения.
На первом курсе и я попал в его обработку. Он вел обязательный спецкурс по древней русской литературе, а также еще и спецсеминар "Введение в литературоведение". О том, как я, один из трех во всей группе, изловчился в первом случае получить у него "пятерку" в зимнюю сессию - особая песнь. Случайно узнав от любимой девушки, группа которой сдавала экзамен Либану на два дня раньше нас, что любимый конек доцента при проверке студентов на вшивость - комментарий В.Ф.Ржиги к "Слову о полку Игореве", а это означало абсолютное знание того, кто там, в этой древней истории, чьим родственником являлся, я за сорок восемь часов до экзекуции в течение ночи вызубрил все княжеские колена наизусть. Поэтому на вопрос экзаменатора, никому практически не ставившего пятерки, чьи комментарии к "Слову" я считаю наиболее интересными, я, понятно, сообщил, что комментарий Ржиги. И тут же шарахнул вслух весь комментарий без запинки.
Поставив в зачетке "отл", Николай Иванович Либан встал во весь свой небольшой рост и пожал мне руку. Потом он спросил, нет ли у меня планов продолжить занятия древней русской литературой, так сказать, на фундаментальной основе. Я сказал, что как раз в последнее время об этом много размышляю.
Сдавать ему было поистине страшно, он никому не давал спуска и требовал безусловного знания первоисточников - всяких многих житий, апокрифов, "слов, со слезами смешанных" и прочих верных Февроний. Даже если ты от корки до корки прочитаешь учебник Гудзия, ему было мало, хотя все сюжеты там подробно и элегантно изложены, требовалось еще одолеть толстенную хрестоматию из древних текстов, составленную тем же Гудзием. Без чтения хрестоматии можете не приходить, предупреждал он. Признаться, ту хрестоматию я все-таки не осилил. Сделал ставку на славный комментарий Ржиги, и, видите, обошлось...
Второго такого эрудита, как Либан, на факультете не было и, наверное, уже не будет. Он прожил 98 лет и незадолго до кончины признался корреспонденту, бравшему у него интервью, что прочитал студентам "все курсы", которые только читаются на филфаке. При всем при том, он так и не защитил, кажется, даже кандидатскую. Сначала, видимо, было недосуг, а потом и неудобно стало: сам Либан что-то там защищает?!
В свою очередь семинар "Введение в литературоведение" продолжался оба семестра первого курса. Либан одобрил предложенную мною для себя тему: "Анализ содержания и формы "Севастопольских рассказов" Л.Н.Толстого".
В мире есть странности, к которым привыкнуть невозможно. Например, уму не постижимо, а всю жизнь радуешься, что мир поделен на мужчин и женщин. Смотришь на обтянутые тесными джинсиками округлости постоянно возникающих для твоих досужих рассматриваний на улице девичьих фигурок и радуешься. Хотя пора бы привыкнуть. Они и потом будут вот так же ходить, когда и тебя, бесстыжего, давно не будет... Все тут, кажется, ясно, а привыкнуть не можешь... А почему высокое дерево стоит и не падает?.. А птица почему взлетает?..