Выбрать главу

Последние видели в нем только актера земной, бытовой правды. И он действительно был таковым. Но не только. В сосуде видимой лапиковской простоты всегда мерцал огонь сложности, социальная и философская составляющая. Такие актеры появляются на сцене или экране редко, они единичны в исполнительском сонме. Евгений Леонов, Евгений Евстигнеев, Иннокентий Смоктуновский, вот - Лапиков. Называю ушедших сравнительно недавно. Когда-то в Волгоградском театре они именно со Смоктуновским потешали зрителей в "Укрощении строптивой" своими импровизационными пантомимами в роли слуг. Несповедимы пути...

Лапиков успел застать наше тусовочное время, годы этих тягостных заискиваний перед так называемыми спонсорами, унижений перед ужами, изображающими соколов, - авось свозят к морю, лишний раз накормят тарталетками. Лапиков не включался в общую круговерть. Он брал удочку, палатку и уединялся где-нибудь у волжской воды. Может быть, за то, что "другой", выкинули его из "Кинословаря"? Глупо. Народ именно таких не забывает.

Постепенно-постепенно наше телевидение (кино тоже) вообще перестало показывать так называемых простых людей: чем там они живут, что их заботит - глухо. Но по всем каналам одновременно и без устали сытые и всегда чем-то своим возбужденные политики, гладкие лица актеров и актрис, жующих, пьющих, обнажающих кто что, выводящих на обозрение собственное потомство - это при одной ориентации, и стыдно суетящихся по-своему - при другой.

Страшные народные лица заполняют экран только в моменты трагедий и катастроф. Тут никуда не деться - приходится показывать. Измождение и нездоровую полноту, слезы, гнев, морщины, перекошенные рты, стенания и невнятную речь. Кто сыграет, если вдруг предложат, эту Русь? Нет сегодня в актерском цехе таких лиц. И так страдающих сердец, кажется, тоже нет. Можно было бы позвать Ивана Лапикова. Но он ушел.

2002

Фильмы помнят всё. Чухрай и Герасимов

Григорию Чухраю было двадцать лет, когда началась Великая Отечественная война. Его не раз могли убить, но только несколько раз ранили, правда, тяжело. День Победы застал его в госпитале, а в Институт кинематографии он пришел на костылях, с рукой на перевязи. После первых трех фильмов - "Сорок первый", "Баллада о солдате", "Чистое небо" - в 1962 году великий итальянский кинорежиссер и поэт Пазолини уже мог сказать о нем так, как он сказал: "Чухрай подобен дожившему до наших дней классику. Это все равно, как если бы посреди квартала, сплошь состоящего из серых и посредственных зданий, неожиданно бы возникали чудом сохранившиеся руины огромного и могучего старинного сооружения".

Биография художника если и не все определяет в его творчестве, то очень многое. Кто скажет, почему для первого своего фильма Чухрай выбрал старую повесть Бориса Лавренева "Сорок первый", уже экранизированную когда-то Протазановым? Может быть, в том "классовым" выстреле Марютки-Извицкой в своего любимого, к несчастью, оказавшегося белогвардейцем, - отзвуки оборванной романтики юности, брошенной в пекло мировой мясорубки? И, вне всякого сомнения, взгляд на войну снизу, с точки зрения окопного рядового Алеши в "Балладе о солдате", мог быть дан только режиссеру, побывавшему и связистом, то есть ползавшему под пулями на брюхе, и воздушным десантником, бойцу той самой знаменитой 62-й армии, что, вырвавшись из окружения, насмерть стояла в Сталинграде.

Всю жизнь Чухрай мечтал сделать свой фильм о Сталинграде. Когда-то он предпринял наивную попытку порасспросить людей в Европе, что они знают о той героической битве, переломившей ценой миллионов жизней ход истории. Люди отвечали приблизительно или не знали ничего. Тот публицистический фильм назывался "Память". Точнее было назвать "Отсутствие памяти". Кого теперь винить в том, что Григорий Наумович свой фильм о битве на Волге так и не создал? Может быть, он уже был не тот, что во времена своего начала, оказавшегося вершиной, а может быть, ему мешали. Получить нечто не помпезно хрестоматийно выверенное, а неприкрытую, голую правду о Сталинграде властей предержащих вполне не устраивало. Чухрай врать бы не стал, это все знали. Он бы объяснил современникам, что был на самом деле сталинский приказ: "Ни шагу назад!" И что свершалось по приказу, а что сверх того - в остервенелом нежелании покориться, когда только и оставалось, что, рванув гимнастерку на груди, встать во весь рост...

"Чистое небо" - назвал он свой фильм о репрессированном летчике, получившем после реабилитации Звезду Героя. Вот и о таких, как Григорий Чухрай, говорят: чистый человек. Он не терял достоинства ни когда воевал, ни потом, в отрадные годы послесталинской оттепели, оставив в память о ней лучшие свои фильмы, ни когда был украшен званиями и наградами. Два поступка навсегда будут связаны с его уже не военным, а гражданским мужеством.