Остается снова и снова задаться вопросом: что за удивительный это культурный феномен - советским кино? Как в границах одной структуры, единой для всех, могли одновременно рождаться и конъюнктурные поделки, и шедевры на все времена...
"Бедная Лиза" - звезда "Норд-Оста"
Однажды великий Товстоногов, будучи в Кисловодске, оказался в одном лифте с молодым драматургом и режиссером Марком Розовским.
Марк Розовский к тому моменту имел прочную репутацию разнообразно талантливого и бесшабашно смелого человека. Его знаменитую на всю столицу эстрадную студию МГУ "Наш дом" уже закрыли, а открытый им театр при Литературном музее - еще нет. И он там, в камерных условиях книжной обители реализовывал свои неожиданные проекты.
- Что поделываете? - спросил мэтр, нажимая кнопку верхнего этажа.
- Ставлю "Бедную Лизу" Карамзина.
Товстоногов удивленно взметнул свои мощные тбилисские брови и предложил молодому человеку откушать с ним по чашечке кофе. За коротким кофе Марк все рассказал, как видит, спел и частично оттанцевал свое будущее представление.
-А если это поставить у нас в БДТ? Мы как раз открываем малую сцену, - заключил встречу Георгий Александрович, открывая таким образом Розовскому путь к настоящей, всесоюзной, а как потом оказалось, еще и к европейской славе.
И вот на сцене самого знаменитого в то время театра публике, воспитанной со школы на горьковском постулате никогда и ни в коем случае " не унижать человека жалостью", было предложено именно не стыдиться жалости, открыться состраданию, а кто еще не потерял способность, то и "пролить слезу" над горькой чужой судьбиной.
Само обращение к классике сентиментализма выглядело шокирующим, ведь он, сентиментализм, уже давно был попран у нас и "преодолен" критическим реализмом, а тем более социалистическим. Он казался не более злободневным, чем детский коклюш в биографии чемпиона мира по штанге.
Розовский, как изначальный гуманитарий, сохранил в своем спектакле практически весь массив карамзинского текста. Уху и сердцу становилось ясно, откуда пришел Пушкин. Здесь угадывались стилистические прозрения, подхваченные потом Толстым и всей плеядой наших классиков. Тут был и восторг перед Карамзиным, и благодарность ему хотя бы за то, что он придумал нам такие необходимые слова, как "промышленность", "будущность", "человечный". И даже слово "влюбленность" до него просто не существовало. Он первым его произнес и написал на бумаге. Наш лучший историк считал себя призванным образовывать народные нравы, давать направления, преподать русским людям основы представлений о добре и зле, о любви, верности и измене, о бедности и богатстве.
История подмосковной крестьянки, не перенесшей измены любимого, вдруг прозвучала тогда, в начале семидесятых, на товстоноговской сцене как откровение. Без деклараций спектакль Розовского оказывался в полемическом несогласии с общественным устройством, где поэт-главарь точно обозначил масштаб и ценность отдельной личности: "голос единицы - тоньше писка".
В начале спектакля четыре исполнителя выходили к авансцене с цифрами на груди. Получалось: "1793" - год появления "Бедной Лизы". Потом менялись местами, образовывалось: "1973" - год премьеры. Выглядело и смешно и многозначительно. Зал с готовностью подхватывал этот легкий стиль общения, всю эту систему намеков, иронических приспособлений, выяснялось, что ирония таилась в самом карамзинском тексте, автор словно лукаво выглядывал из-под своей сентиментальной маски, обращаясь к нам, его далеким и все еще неразумным потомкам.
Весь накопленный опыт производства эстрадных эффектов, сплавленный со строгой товстоноговской школой конструирования целого, режиссер вложил в свое изящное, летучее и завораживающее зрелище. Поэт Юрий Ряшенцев, захваченный тогда, как он рассказывает, покорением высоких таинств стилизации, сопроводил действие безошибочными стихами-зонгами, в которых жил и карамзинский смысл, и мерцала сентиментальная поэтическая форма, и пульсировало лукавство андеграундного человека социалистического пространства.
С каких же пор, в какой же век,
С какого же момента
Ты вдруг затеял, человек,
Стыдиться сентимента?
Уже ль, - спрошу я сквозь усы
Сидящих в этом зале, -