На улице Моховой в пятидесятые годы был студенческий клуб Московского университета. Там мы все и толклись - кто сооружая факультетский капустник, кто в связи с оркестром начинавшего тогда дирижера и композитора Кремера, а кто по поводу набиравшего силу драматического театра. Вижу: кто-то наяривает на рояле, а возле до бестелесности тонкий юноша развинченно-ритмично, выворачивая руки, ноги, подергивая тощим задиком, воплощает нечто пластически западное, этакое буги-вуги, причем явно не на публику, а только для себя, для собственного удовольствия - публичное одиночество. Таким впервые увиделся мне и таким запомнился студент юрфака Валя Никулин.
Потом он поразил нашу братию тем, что получив диплом МГУ, снова пошел учиться. На этот раз на актера, в школу-студию МХАТа, куда, как известно, случайных людей не берут.
Он так хотел стать артистом, что стал им. Он так хотел стать артистом, что это в определенном смысле ему даже мешало. Прекрасно образованный, наделенный абсолютным музыкальным слухом, одаренный небольшим, но гибким, богато модулированным, берущим за душу голосом, он не только в каждую роль, но, кажется, в каждую реплику готов был уложить сразу несколько смыслов. Артисту совсем не обязательно быть таким умным.
Добрую сотню ролей сыграл он в театре и в кино. Сейчас все вспоминают его Гаспара из фильма "Три Толстяка" Алексея Баталова и Иосифа Шапиро, вспомним, что и сам Иван Пырьев позвал его вскоре на Смердякова в "Братья Карамазовы". Он всегда выглядел загадочно странным и, наверное, культивировал в себе эту необычность, так и оставаясь актером в каждую минуту своего даже бытового существования. Но это людей от него не отталкивало, своей ворожбой он притягивал.
- Валь, а помнишь мою песенку, что напел тебе лет десять назад за столиком в ВТО?
-Эту-то? А как же...
Он, не садясь, склоняется над клавиатурой, длинные пальцы перебирают клавиши, вспоминают, и он поет своим неповторимым никулинским голосом то, что, казалось бы, давным-давно забыто. А он помнил.
Его голос был записан для песенок в спектакле "Волшебный пароль" театра имени Маяковского по моей пьесе. Спектакль простоял в репертуаре восемь лет.
Он, мне кажется, мог бы стать замечательным артистом эстрады, вторым Марком Бернесом. Но роль лицедея звала его с большей силой. Даже Георгий Данелия оценил сердечный вокал Валентина Никулинат - он спел у него за кадром в знаменитом фильме "Путь к причалу". И как спел!
Странно подавленным, растерянным вернулся он из Израиля, где не прижился. Но там его лечили. В Доме кино опорожняем коньячные стопочки. "Совсем не ясно, что со мной будет... Возьмет Галя к себе?.. Говоришь, Ахматову издали? Однотомник? А достанешь?"
Он мог сыграть и странного деда из какой-нибудь современной сельской тьмы, и кардинала, и скрипичного мастера Гварнери. И все "с наполнением", с тем, что называется "отдача", будто в последний раз, желая показать сразу все, на что способен. Лучше всего, наверное, ему бы удавались роли сказочных волшебников.
Закрылись его все понимающие глаза, не поднимется в тонких пальцах сигаретка вместе со вздернутым худым плечом. Валя прожил со своим поколением, начинавшим в шестидесятые, нужную и значимую жизнь. И, как выяснилось, всем необходимую.
2005
Дудинцев: "Мальчики, не спешите!"
Критики еще не раз отметят, что новый фильм С.Говорухина "Не хлебом единым" укоренен в нашу культуру, в нашу память. Так же , как и его первоисточник - знаменитый роман В.Дудинцева, полвека назад ставший сенсацией в том, послесталинском обществе.
... "Бей, барабан, и не бойся!" выкрикнул в конце своей речи Гриня Ратгауз строчку из Гейне и вскинул, как вождь, худенькую ручку. Аудитория ответила согласным ревом.
Шел 1956 год, октябрь, в университетской Коммунистической аудитории на Моховой - она дыбилась амфитеатром, на каждом месте сидели по двое, а еще и на боковых ступенях, - студенты встречались с автором романа "Не хлебом единым" Владимиром Дудинцевым. Автор сидел за столом на сцене, иногда знобко поводя плечами. Даже в год разоблачения культа личности Сталина не очень уютно мог чувствовать себя человек, раскаливший молодежь до яростного протестного митинга. Сталина не было, а дух витал.