Среди тех, чье мнение было для меня важно, одна фигура стоит особняком и не в сторонке стоит, а возвышается. По целому ряду причин. О них, хотя бы кортко, надо сказать. Человек этот сейчас подзабыт, а в свое время жил шумно, успешно и совершенно не давал о себе забывать: Евгений Данилович Сурков. Критик - литературный, театральный, кинематографический. И всю жизнь - разнообразный идеологический начальник - то по части репертуара в театрах, то по линии сценариев для экрана, то в литературно-газетной сфере, то теоретической в кино. Мозги, субъективная одаренность - уникальные.
Много лет он состоял в переписке с Леонидом Леоновым. Шутил: мы пишем друг другу, но не читаем. Я не могу его почерк разобрать, он - мой.
Очень было бы интересно разобрать сейчас эти тексты...
Он восхищался Андреем Тарковским. В труднейшие для того моменты ходил к нему в дом, они переписывались. Дочь Евгения Суркова Ольга опубликовала письма и записки Тарковского, адресованные отцу. По ним складывается впечатление, что режиссер относился к Суркову с превеликим уважением и доверием. Подпортили картину опубликованные дневники Тарковского, где есть такие, например, записи: "Сурков изображает теперь, что этот он отстаивал "Гофманиану" перед Ермашом. Вот дешевка!" Или: "Говорил с Сурковым Е.Д. Он опытный, со связями, образованный. Но сволочь. Продаст? Продаст при случае".
Давая Суркову "Ясную Поляну", я, признаюсь, испытывал немалую робость. Я не просил поддержки, я хотел получить суждение человека, очень хорошо понимающего, что по чем в искусстве и литературной профессии. Я знал, что в данном случае его ничто не вынудит кривить душой, если пьеса не понравится. Дело, как говорится, - один на один, легче обругать, чем похвалить: не очень нужно начальнику, чтобы подчиненный набирал лишние творческие очки.
И вот перечитываю запись его монолога, сделанную 35 лет назад на улице Усиевича, дом 9 в кабинете главного редактора журнала "Искусство кино". Цитирую, как записано: "Интересно, умно, нет иллюстративности, сделано не так, как обычно пишутся биографические пьесы. Есть отличные сцены: конец первого акта, например, хороши все параллели - старый Толстой, молодой Толстой. Хороши Софья Андреевна, Чертков, Александра Львовна. Очень удачны, психологически убедительны прорывы сквозь толстовщину. А вот Лев Львович прямолинеен" (Б.Бабочкин, помните, оценил Льва Львовича точно наоборот).
Были у Суркова и критические замечания, они оказались не принципиального свойства, многие я потом учел. Далее у меня за ним записано: " ...Не мог вам не сказать так, как думаю. Я и Иону Друцэ, при всем моем уважении к его таланту, все прямо высказал... (Так он успел к тому моменту и "Возвращение на круги своя" прочитать! - Д.О.) Прямо сказал и Ермолинскому о его сочинении, он на меня обиделся. А "Ясную Поляну" я послал Ломунову и по телефону отрекомендовал. Вы потом ему позвоните. Это настоящая драматургия, это будет хорошо смотреться и играться. Поздравляю, большая работа..."
Столько времени прошло, а и сейчас, признаюсь, перечитывая, ощущаю зуд в лопатках - крылышки прорастают. Но как было не поделиться с читателями своими малыми радостями!
А страшное, что прозвучало в монологе Суркова - он послал пьесу Ломунову. Вот об этом попросить мне бы и в голову не пришло!
Константин Николаевич Ломунов возглавлял сектор русской классической литературы в Институте мировой литературы им. Горького Академии наук СССР, был он, понятно, и профессором, и доктором филологических наук. А специализировался он именно на творчестве Льва Толстого. Говоря по-простому, его вполне можно было наградить титулом "Главного толстоведа Советского Союза". Его книгам, научным статьям, всяческим комментариям, предисловиям, послесловиям толстовской тематики просто не было числа.
Больше всего я боялся нарваться именно на Ломунова. Ведь одно его отбойное слово - и прощай все надежды. Надолго, если не навсегда. Хоть к черту-дьяволу, только не к нему! Так я думал. И вот надо же: "Ясная Поляна"" отправлена прямо ему в руки. Позвонить Ломунову, как советовал Сурков, я так и не решился. А несколько лет спустя в тех своих страхах признался Ломунову лично. К тому времени мы уже славно поработали с ним и над фильмом "Лев Толстой - наш современник", и над пьесой "Наташа Ростова".
- Напрасно не позвонили, - сказал он просто. - Мне ваша пьеса очень понравилась.
"Дочь Толстого убрать!.."
Через полгода пришло, наконец, заключение цензуры. Неприятностей с этой стороны, признаюсь, я не ждал. Что могло вызвать возражения, если автор опирался на абсолютно легальные источники и все, что он использовал, можно было найти даже в библиотеках? Но автор ошибся.