Что касается Тарковского, то, судя по его недавно изданным дневникам, не он собирался, а ему Ермаш предлагал это делать. Предложение его не заинтерсовало. Ему ближе был Достоевский. Он в то время хотел экранизировать "Идиота". А вот в дневниках Козинцева, действительно, есть несколько страниц с размышлениями о Толстом и даже с подробной режиссерской экспликацией сцены ночного ухода из "Ясной Поляны". Думается, при удачном стечении обстоятельств он непременно взялся бы за такую картину, и она могла у него получиться.
О том, что "всю жизнь мечтал это сделать", Александр Зархи говорил мне сам, когда увидел в журнале первую публикацию "Ясной Поляны". Он был готов взяться в тот же момент, только предложи. Я такой инициативы не проявил. Было понятно, что ему все равно "не дадут" - не было в нем ни пробивной силы, ни, мне казалось, творческого ресурса в тот период. Что, кстати, он и подтвердил чуть позже, сняв вполне заурядный фильм "Двадцать шесть дней из жизни Достоевского". Почему-то мне кажется, что режиссер, которому одинаково за что браться - не вышло с Толстым, займусь Достоевским - и к тому, и к другому холоден одинаково.
А теперь дополню список Аннинского еще одним именем, самым, наверное, крупным: Сергей Бондарчук. Сергей Федорович неоднократно об этом говорил. Он признавался в интервью: "Не проходит дня, чтобы я не думал о Льве Толстом, о его жизни, чувствах, мыслях, о грандиозности духовного мира его... Мечтаю снять картину "Жизнь Льва Толстого"... вплоть до его ухода из Ясной Поляны... Все творчество великого писателя воспринимаю как неохватный внутренний монолог (и он о монологе!- Д.О.) о жажде счастья, горячий монолог, обращенный через десятилетия, века к нам, к тем, кто будет после нас..."
Пока Бондарчук размышлял и готовился, снимать начал его учитель Сергей Герасимов. Возможно, правда, браться за Толстого учителю бы и в голову не пришло, но подвернулся простак, который надоумил. Чуть дальше расскажу и об этом...
А пока надо выполнить данное выше обещание и назвать, наконец, тех, кто мог бы сыграть роль Толстого, - и талант позволял, и желание было, - а вот не сделалось, не дали, не позволили.
Собственно, один случай уже описан: народный артист СССР Владимир Самойлов хотел играть Толстого в четырехсерийном телевизионном фильме по пьесе "Ясная Поляна", но председатель Гостелерадио СССР Сергей Лапин зарубил идею на корню.
А потом и председатель другого комитета - кинематографического - Филипп Ермаш поучаствовал в запретном деле. Дело было так...
Меня осенило: предложить поставить "Ясную Поляну" в Театре киноактера. Этот своеобразный театральный коллектив, в штате которого числились десятки, если не сотни, киноактеров, существовал на правах особого подразделения "Мосфильма". Их репертуар утверждал генеральный директор студии Николай Трофимович Сизов. Но не окончательно. Окончательно утверждал Ермаш.
Свою идею высказал Сизову, добавив, что главную роль мог бы замечательно сыграть Михаил Глузский. "Любопытно! - сказал генеральный директор. - Дайте почитать пьесу".
Я быстренько собрал небольшую посылку и сопроводил ее любезным письмецом: "Дорогой Николай Трофимович! Сам факт Вашего интереса к "Ясной Поляне" мне чрезвычайно приятен. Направляю, как договорились, журнал с пьесой и на всякий случай несколько печатных откликов, появившихся по горячим следам. Их было больше, но не хочу злоупотреблять Вашим вниманием. С течением времени репутация пьесы отстоялась, она была названа в числе достижений в отчетном докладе на IV Съезде писателей СССР, переведена и опубликована в Болгарии и Югославии... С уважением. Даль Орлов".
Письмо помечено августом 1977 года. То есть оставался ровно год до 150-летнего юбилея Льва Толстого. Ложка была к самому обеду.
Вскоре Сизов сообщил, что пьеса ему понравилась, что он включает ее в репертуар, что даже с Глузским уже переговорил, и тот выразил готовность включиться в такую исключительно замечательную работу.
Когда репертуарный план театра с включенной в него "Ясной Поляной" лег на стол Ф.Ермашу, он "Ясную Поляну" аккуратно вычеркнул: "Не надо..."
В то время я еще работал в Госкино, находился в непосредственном подчинении у председателя.
- Почему не надо? - удивился Сизов. - Хорошая пьеса, я читал. Через год - юбилей Толстого, можем очень заметно отметить.
Даже передавая мне позже этот разговор, Сизов еще волновался.
- Целая пачка положительных рецензий! - говорю ему. - Пьеса идет уже четыре года...
- Вот и пусть. А нам подставляться не надо.
Чем руководствовался Ермаш? Не хотел выпускать меня из своего комитетского загона? Не хотел успеха подчиненному? Пусть, мол, знает свое место. Или, наоборот? Не хотел рисковать честью общего нашего бюрократического мундира, если спектакль провалится? А может приберегал тему для новых игр с Тарковским?.. Не знаю. Но на том все и закончилось.