Роман - чтение, пьеса, в конечном счете, - зрелище. И то, и другое вначале пишется словами на бумаге, но как по-разному! Прозаик волен разместиться со своим сюжетом, описаниями, размышлениями хотя бы и в нескольких томах, драматургу отведено семьдесят страниц, которые при чтении вслух с паузами должны звучать не более двух-трех часов. Но у зрителя должно сложиться впечатление, что он целую жизнь прожил за это время, успев к тому же и наплакаться, и насмеяться.
Что говорить, проза, перевоплощаясь в пьесу, неизбежно теряет много замечательного из своего сугубо прозаического. Особенно если она гениальная, когда само сцепление слов бывает таинственно неотразимым по впечатлению и неуловимым для анализа.
Где правит бал "игра слов", другим "играм" вроде бы делать нечего. Но если эти самые, условно говоря, "другие игры", все-таки хотят вступить в состязание с прозой, то обязаны сильно изощриться в привлечении собственных средств выразительности, объединив усилия драматурга, режиссера, актеров, художника, композитора. Если все хорошо постараются, может быть и станет "по мотивам" в достойной степени созвучно оригиналу...
Уже на том, первом этапе работы стало ясно, что только расставить в ряд эпизоды, в которых присутствует Наташа, - значит, получить лишь примитивную иллюстрацию, мало способствующую созданию полнокровного образа. Ведь Наташа высвечена и "разработана" писателем в сложнейших художественных связях и сплетениях с образами Андрея, Пьера, с родителями, с Борисом, Анатолем, с другими персонажами, причем не только в, так сказать, приватном, личностном плане, а еще и как носительница, живое и трепетное воплощение важнейших толстовских идей.
Наташи нет вне ее мира. Драматургия обязана воссоздать мир Наташи.
Словом, для того, чтобы спектакль произвел целостное художественное впечатление, в основе должна быть полноценная пьеса, а не склеенные по порядку кусочки романного текста. У пьесы обязаны быть собственные начало, середина, конец, точно рассчитанная кульминация, да и каждый эпизод должен строиться не в принципах прозы, а драматургически. Ну, скажем, если персонаж появляется в какой-то отдельно взятой сцене в одном состоянии, но выйти он непременно должен в другом...
При переводе прозы на язык сцены, может вдруг оказаться, что в огромном романе именно для пьесы не находится нужного текста! Он не написан автором, потому что не был нужен роману. А пьесе без него не обойтись! Где взять? Надо сочинять самому.
Вот, скажем, Толстой сообщает, что князю Андрею захотелось увидеть Наташу в ее доме - увидеть "эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание". Ясно, в спектакле не обойтись без сцены первого посещения Андреем дома Ростовых.
Открываем роман: есть она там? Конечно, есть. "Строить действие" Толстой умел великолепно, мы же знаем, каким он был замечательным драматургом! Но в данном случае под его пером рождался не "Живой труп" или "Плоды просвещения", а роман, проза. Он описал первое посещение Андреем дома Ростовых, но именно "описал", не прибегнув к диалогам, не употребив вообще ни одной реплики. Читаем: "Он смотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что-то новое и счастливое". Как сообщить не читателям, а зрителям о новом и счастливом, что произошло в душе героя в тот момент?..
В результате все диалоги для этой сцены - и за Андрея с Наташей, и за ее родителей - я дерзнул сочинить сам. Понятно, что "в стиле", "в духе", "в манере" первоисточника, благо достаточно проникся этим за много лет. И, думаю, в какой-то степени удалось тактично и без видимых "швов" приживить прозаическое к сценическому. Иначе вряд ли требовательный и нелицеприятный Константин Николаевич Ломунов, выйдя в фойе после премьерного показа, пожал бы мне руку со словами: "Спасибо за Толстого!"
Если Николай Каллиникович Гудзий был, так сказать, главным авторитетом среди тех, кто в годы учения вводил меня в толстовский мир, давал знания о нем, заражал эмоционально, то другой знаменитый толстовед Константин Николаевич Ломунов стал добрым моим ангелом на следующем этапе, когда обретенное стало переплавляться в театральные и кинематографические проекты.
Встречаясь с ним в музее, в его институте, на киностудии или в театре, я видел, что этот на четверть века старше меня человек всегда готов потратить силы и время на любого из любящих Толстого, а уж на того, кто, как говорится, Толстого пропагандирует, тем более.