Он говорил «нет», будто протестуя. Я не видел лиц пленных. Топот шагов стих в отдалении, и постепенно я уснул, убаюканный далекими голосами пушек.
Глава 5
Технология и «производственная культура»
Зайканы, Бессарабия, 6 июля
Вчера, когда наша колонна двигалась вперед из безымянного селения на русском, левом, берегу реки Прут по зеленеющей долине и под красными облаками (облака действительно были красного цвета, они будто бы сошли с коммунистических пропагандистских плакатов, наклеенных прямо на небо) в направлении Шанте-Бани, передо мной вдруг открылась посреди пшеничного поля, этого созревающего изобилия, почти готового к сбору урожая, вызывающая отторжение картина поля сражения. Брошенные советские танки, разбитые после попаданий снарядов и бомб, поломанные винтовки, ящики с боеприпасами, перевернутые машины. И в определенный момент я вдруг подумал, что это не было обычной войной и что задача добросовестного наблюдателя, невозмутимого и объективного свидетеля хода русской кампании «модели 1941 г.», может очень отличаться от спокойного и объективного освещения любой другой войны.
Я сказал самому себе, что здесь важно не просто описывать попадания снарядов в танк и трупы лошадей, то есть исход и видимые следы боев, которые сейчас разворачиваются. Я должен попытаться ухватить основное значение, скрытые мотивы этой особенной войны, объяснить ее особый, уникальный характер, объективно, рассудком, свободным от пустячных деталей и глупого предубеждения, найти все характерные черты этой войны, признаки, которых не было ни в какой другой кампании из проводившихся до этого в Польше, Франции, Греции, Северной Африке и Югославии. Перевернутые танки и мертвые лошади, подумал я про себя, можно увидеть на любом поле боя.
Они являются неотъемлемыми элементами любой войны. Но если снабдить читателя таким материалом, который мог бы послужить основанием для объективных выводов, моральных, исторических, социальных и просто человеческих, а также стратегических, то это сказало бы гораздо больше о совершенно другой по характеру кампании против Советской России.
В первую очередь, следует отметить, что здесь немцы не ведут «легкую» войну со слабым противником. И сложившаяся, возможно, негативная оценка Советского государства не может служить основанием для того, чтобы не признавать огромные трудности, с которыми немецкая сторона столкнулась на этой войне. Советские войска сражаются упорно и ожесточенно, они обороняются храбро и стойко. (Тем не менее следует добавить, что, даже если бы советские дивизии отступали, не оказывая никакого сопротивления, темп наступления немецких войск не был бы другим. На самом деле это чудо, что мы можем продвигаться по этой ужасной местности хоть по нескольку километров в день[7].)
Вчера был момент, когда я с испугом подумал, что нам следует остановить продвижение и отказаться от планов дальнейшего наступления. Представьте себе тысячи и тысячи тяжелых машин, танков, груженных боеприпасами повозок, мобильных мастерских, колонн грузовиков с грузом боеприпасов, зенитных орудий, бензовозов, санитарных машин, полевых кухонь и т. д., скучившихся бесконечной лентой на узкой, разбитой танковыми гусеницами грунтовой дороге, где ноги глубоко вязнут в черной, липкой, очень вязкой массе, которую немецкие солдаты называют «буной» по имени синтетической резины. Добавьте к сложностям местности чрезвычайно мобильную, упорную и технически хорошо организованную советскую оборону и подумайте, не является ли все это исчерпывающим объяснением кажущейся медлительности (на этом участке фронта) немецкого наступления.
В то же время для того, чтобы оценить истинные причины превосходства вермахта над Красной армией, совершенно нет необходимости вступать в долгую полемику, брать на вооружение удобный прием (к которому лично я никогда не собираюсь прибегать) клеветы на противника, вешать на него клеймо труса или глупца. Достаточно своими глазами увидеть эту внушающую ужас военную машину, каковой при ближайшем рассмотрении оказывалась немецкая армия. Сегодня утром я стоял на уступе холма, что спускается вниз, к селению Зайканы. Передо мной кружилось и вилось в водовороте на ветру облако красной пыли. Безостановочно гремели орудийные залпы. Далеко над моей головой группы немецких и советских самолетов ныряли и снова выныривали из огромных масс пушистых белых облаков. А подо мной по обеим сторонам холма, на дне долины и на противоположном ее склоне я видел, как медленно продвигается вперед – нет, не армия, а огромный кочующий завод, гигантская мобильная фабрика, которая растянулась по всем направлениям, насколько хватало взгляда. Это было похоже на то, как тысячи труб, подъемных кранов, железных мостов и стальных башен, миллионы шестерен, сотни и сотни пылающих печей и прокатных станов со всей Вестфалии, всего Рура, наступали единым целым по широким просторам полей Бессарабии. Это было похоже на то, как громадные сталелитейные предприятия Круппа, гиганты Эссена, готовились броситься в атаку на холмы у селений Зайканы, Шофронканы и Братушаны. Да, так оно и было: я смотрел не на армию, а на колоссальную стальную машину, в которой множество рабочих выполняли различные задачи с такой стремительной эффективностью, что с первого взгляда не был заметен огромный масштаб их работ. И что удивило меня больше всего, так это то, что эта гигантская стальная машина оставляла за собой не груды дымящихся руин, не кучи мусора, не почерневшие поля, а все те же мирные села и необозримые поля пшеницы[8].
7
Советские войска на описываемом участке фронта сильно замедлили продвижение 11-й немецкой и 3-й румынской армий. Севернее, на Западной Украине и в Белоруссии (не говоря уже о Прибалтике), немцы продвинулись за то же время очень далеко.
8
Там, где колоннам вермахта удавалось быстро продвинуться, возможно, такое бывало. Но при боях за селения и города их застройка безжалостно уничтожалась артиллерией и авиацией.