В Юбилейной какой-то длинный сухой дед лет семидесяти долго разглядывал Алину заявку, жевал губами и что-то сам себе шептал. Потом зачем-то попросил удостоверение — хорошо, что она его не оставила в столе, — можно подумать, в департамент мог попасть кто-то с улицы. Наконец, старик махнул рукой в сторону кабинета с табличкой «Подотдел нанесения текста».
В кабинете сидел усатый гравер и, как показалось Але, скучающе разглядывал автобусную остановку за окном. Взяв принесенные ручки, он скептически повертел их в руках.
— С чем теперь приходится работать, — покачал головой, — хреновейший пошел материал.
— Чем вам материал не нравится? — обиженно поинтересовалась Аля. — Это, между прочим, для категории «В» ручки.
— Что «В», что «Б» — сплошное «г», — усмехнулся гравер и подмигнул Але. — Небось, никогда паркер настоящий не видела? Да конечно, не видела. Это еще при старой Федерации было. Вот то, я тебе скажу, был материал, не стыдно в руки брать.
— Не знаю, — сказала Аля, — какой такой паркер, но это вполне нормальные ручки. И давайте вы с ними начнете уже работать, а то обед скоро.
В Таре и упаковке, последнем на сегодня месте посещения, работала Юляша — Алина двоюродная сестра. Красивая девочка с курчавыми черными волосами и восточным разрезом глаз. Живая и неусидчивая, привыкшая по-детски радоваться и огорчаться по поводу всяких милых пустяков. Как ей удалось сохранить это качество к своим двадцати пяти — она была младше Али на два года — кто его знает. Но удалось, и Аля это знала наверняка. Поэтому она не особо удивилась, застав Юляшу рыдающей в очередной одноразовый платочек. Десятка два использованных бумажек были уже валялись на столе.
— Опять? — спросила Аля, садясь около сестры и протягивая к ней руки. Юляша всхлипнула и почти повисла на Але. Она замотала головой так сильно, что даже боднула сестру в челюсть. Та молчала, просто гладила Юляшу по волосам. Они сидели, обнявшись, минут пять, пока Юляша не прекратила вздрагивать и не полезла в ящик стола за зеркальцем.
— Скажешь, что случилось? — спросила Аля, признаться, не особо желая втягиваться в разговор о свинском поведении Коли или кто там сейчас на повестке. Да кто бы ни был. — Я вот сегодня весь день ношусь по этажам, собираю пакеты в Пароходство, — она постаралась предупредить Юляшину попытку снова заплакать. — Ничего не успеваю. Марта говорит, в этот раз квартальной премии, скорее всего, не будет, план не выполняем. У вас-то, поди, с этим все путем?
Юляша кивнула и, взглянув на себя в зеркало, обреченно махнула рукой.
— Меня вообще выгонят, — сообщила она, опустив голову на стол. — А я все равно думаю, что нельзя медведей выкидывать. Я так им в Мягком презенте и сказала. А потом всех в сумку спортивную собрала…
— Каких медведей? — удивилась Аля. — Из Мягкого выбрасывают медведей?
Вместо ответа Юляша встала и прошла к дальнему столу. На нем, брошенные друг на друга, лежали три располневшие красные сумки, с какими обычно спортсмены ездят на сборы.
Юляша потянула молнию на одной из них, и из сумки тут же показалась медвежья башка. Всклокоченная, песочная, с фальшивой мини-заплаткой вместо носа. Аля знала такие игрушки (в каталоге Мягкого презента они шли сразу после чебурашек), это были очень смешные ушастые медведики с большими голубыми глазами и короткими увесистыми лапками. Их дарили морякам, пилотам дирижаблей и тем, кому вручался орден «За заслуги». Где-то в газете даже печатали фотографию с гагаринцами, держащими на ладонях такие вот игрушки.
Расстегнув сумку до конца, Юляша выгребла оттуда целую охапку маленьких медвежат, высыпала их на стол и снова отчаянно замотала головой.
— Вот видишь, — прошептала срывающимся голосом.
Аля, конечно, видела и не могла понять, что не так с этими игрушками. Вроде бы такие милые. И уже столько лет… да и зачем выбрасывать-то?!
— А что они сказали? — спросила она, продолжая разглядывать лежащего на боку и будто подмигивающего ей медведя. — Срок годности вышел?