— Чего вы ждете? У нас мало времени.
— Вы знаете Джона Райс-Эйбла? — наконец произнес Мельбурн.
— Что?! Я здесь не затем, чтобы болтать о знакомых. — Она провела пальцем по его лацкану. — Поцелуйте меня или уйдите, чтобы я могла вернуться в ложу и слушать пьесу.
— Это значит «да»?
Нужно посмотреть на него, встретиться с ним взглядом. Эти вьющиеся на концах, падающие на воротник темные волосы, этот рот… Если бы Мельбурн хоть чуть-чуть ослабил стальное напряжение, с которым держал себя, она не захотела бы покидать его общество. Если бы только эти глаза не… тревожили ее душу, как пробуждают тело.
Знаю, знаю,
Когда кипит в нас кровь, куда как щедро
Душа ссужает клятвами язык.
— Нет, я его не знаю. Он инвестор?
— Он автор. Я думал, что вы, возможно, знакомы.
Жозефина гладила его черный рукав. Не прикасаться к нему оказалось невыносимо трудным.
— Нет. Вы ревнуете к нему?
— Нет, если вы никогда не встречались. — Наконец он коснулся ее подбородка и наклонился к ней. Когда только дыхание разделяло их, он снова остановился. — Скажите мое имя, — пробормотал он.
— Мельбурн.
— Нет. — Его взгляд опустился к ее рту. — Имя.
Не верь его словам, они обманут,
Они не то, чем кажутся снаружи,
ходатаи преступных наслаждений.
— Себастьян, — выдохнула она.
Он поцеловал ее. Жозефина закинула руки ему на шею, вдыхая его аромат. Мельбурн подтолкнул ее к боковой стене, его рот, горячий и голодный, снова и снова искал ее губы.
Его руки прошлись по ее бедрам, потом его хватка стала крепче, он прижал ее к себе.
— Я хочу большего, — прохрипела она, цепляясь за него. Ей не нужно было изображать искренность и настойчивость. — Я хочу тебя, Себастьян.
Молча он двинул руку от ее талии к плечам, его пальцы надавили на ее правую грудь, и Жозефина задохнулась. Он ловко спустил платье с ее плеча, и его губы скользнули вслед за рукой.
Они звучат как набожных обеты,
Чтоб легче обольстить.
Ткань скользнула к ее локтю, освобождая грудь. Себастьян какой-то миг смотрел на выпущенную, на свободу плоть, потом поднял глаза к лицу Жозефины.
— Я слишком долго ждал этого, — сказал он, и его голос дрогнул.
Она поняла. Он говорил о своем одиночестве. И эти слова пронзили ей сердце. Она тревожилась о том, что он захочет больше, чем она сможет дать. Но она уже прыгнула в костер, кожа у нее горела.
— Я ждала этого всю жизнь, — ответила она. Себастьян поцеловал ее снова, его пальцы, легкие, как перышко, все кружили по ее груди, пока короткие ногти не задели сосок. Все его движения отзывались у нее между бедрами, и она снова задохнулась.
— Расскажите, где вы будете жить в Сан-Сатурусе, — приказал он, скользнув губами по ее плечу к груди.
— Б-боже… милостивый… — с трудом выговорила она, запустив пальцы в его темные волосы. — Зачем?
— Я хочу слышать.
— Я видела… ах… только… однажды, — дрожащим шепотом бормотала Жозефина. Колени у нее подгибались, потому что он спустил платье с левого плеча и ласкал другую грудь.
— Какого цвета дом?
— Белый… белый камень… с высокими… м-м… окнами, чтобы впустить океанский бриз.
— Сколько комнат?
Он думает переехать? О Боже, она на это надеялась, если только он будет делать это с ней каждую ночь.
— Сотни. Достаточно для королевской гвардии и членов кабинета министров.
Он выпрямился, снова взяв в плен ее губы.
— Хотите кое-что узнать? — прошептал он. Его пальцы все еще ласкали ее грудь.
— Скажите, — пролепетала она, задыхаясь и подавшись вперед.
— Я думаю, что вы лжете. — Поцеловав, он поправил ее платье и отстранился.
Ум Жозефины, казалось, превратился в лужу вожделения, удивления, нарастающего огорчения и досады.
— Что? О чем вы говорите?
— Я не знаю, что именно, — продолжал Мельбурн, его голос еще не совсем выровнялся, — но что-то тут не так.
Мороз ужасный, ветер так и режет.
— Если что-то и не так, то только то, что вы негодяй, — отрезала она, расправляя лиф платья, — и доказали, что недостаточно хороши для меня. — Метнувшись мимо него, она ухватилась за занавес.
Мельбурн положил руку ей на плечо, и она почувствовала его стальную хватку.
— Мы не закончили, — пророкотал он, повернув ее лицом к себе. — Как вы это делаете?
В панике она вывернулась из-под его руки.
— Что делаю? Я понятия не имею, о чем вы…
— Как вы вызываете во мне… желание? Это духи или какой-нибудь наркотик на вашей коже? Что?
— Так вы думаете, что вас нужно одурманить наркотиками, чтобы вы почувствовали влечение ко мне? Мы закончили, сэр. — Откинув занавес, она шагнула в фойе.
Кончита тут же поспешила к ней:
— Ваше высочество…
Жозефина отстранила ее рукой. Всеми фибрами своего существа она хотела умчаться из театра, из Лондона, выскочить из собственной кожи, все еще пылавшей от его прикосновений. Так он думает, что его использовали, соблазнили, что она лжет! Сейчас она ненавидела Мельбурна… и все еще хотела его, черт побери. Будь он проклят!
Глава 9
Себастьян, задернув занавес, остался в алькове. Жозефина и ее горничная вернулись в ложу. Предосторожность и приличия требовали, чтобы он задержался еще на несколько минут.
Боже, она пробудила его, и рассудком он решил положить этому конец, пока не произошло непоправимое, его тело… жаждало продолжения.
Сначала он хотел зайти так далеко, насколько необходимо, чтобы выяснить, что в ней и этой Коста-Хабичуэле так его беспокоит. Но Жозефина быстро — слишком быстро для его тела — взяла фальшивую ноту.
Почему Сан-Сатурус, по словам ее отца, маленький живописный город, населенный главным образом аборигенами и англичанами, может похвастаться огромным белокаменным дворцом с сотнями комнат? Король Берега Москитов там не жил, иначе он его не отдал бы. И если испанцы знали о здании такого размера на берегу прекрасно защищенной гавани, они послали бы туда войска.
Но возможно, она преувеличила, чтобы произвести на него впечатление. И огромный дворец в самом деле был маленькой виллой с десятком комнат. Возможно, океанский бриз был столь же приятным и манящим, как говорилось в проспекте. И скорее всего он просто идиот, ищущий причины не доверять женщине, к которой чувствует большой интерес и влечение.
— Проклятие! — пробормотал он и откинул занавес. Блики на покрытом коврами полу привлекли его взгляд. Там лежало жемчужное ожерелье Жозефины. Себастьян поднял его, сунул в карман и отправился на поиски портвейна.
Когда он вернулся в свою ложу, Жозефина сидела рядом со спящим Хейреком. Даже со спины Себастьян почувствовал ее враждебность. Кстати, это могло быть полезным. Ей придется решить, перевешивает ли ее гнев то, что ей от него нужно. Себастьян вручил бокал Шею и сел.
— Что ты так долго? — прошептал брат. — Я уже собрался ткнуть Хейрека в бок, чтобы убедиться, что он не умер и не все меня бросили.
— Я велел принести лучшую бутылку, — солгал Себастьян. — Не желаю пить разбавленную дрянь, которую тут обычно предлагают. Подержи минутку. — Он вручил свой бокал брату и полез в карман. Когда он вытащил ожерелье, глаза Шея округлились.
— Что…
— Ш-ш. — Наклонившись вперед, он коснулся губами левого уха Жозефины. — Полагаю, это ваше, — пробормотал он, двинув руку по подлокотнику кресла, чтобы опустить ожерелье ей в ладонь. — Положите в сумочку. Не надо, чтобы видели, как вы надеваете его на публике.
— Спасибо, ваша светлость, — отчетливо произнесла она как всегда звучным и непринужденным голосом. Если бы не дрожавшие пальцы, Себастьян решил бы, что она прекрасно владеет собой.
Когда он сел и забрал свой бокал, Шей продолжал приглядываться к нему.
— Она уронила его, — небрежно сказал Себастьян, — я заметил его на полу в фойе.