Главный секретарь правительства Пенджаба Д. Бойд писал 3 мая 1930 года секретарю колониального правительства Индии X. В. Эмерсону:
«Я хотел бы сообщить для сведения правительства Индии, что чиновник подотдела Кулу 19-го навестил миссис Рерих, когда ему доложили о ее болезни. Она, однако, не вызывала доктора. Он опять навестил ее 21-го и видел миссис Рерих, которая, по его мнению, была в добром здравии. Можно считать, что леди не так больна, чтобы возникала необходимость в присутствии мужа»[363].
Сотрудник английской разведки М. Ф. Клири в одном из донесений от 20 мая 1930 года высказывал мнение по поводу предпринимаемых Н. К. Рерихом усилий добиться от Англии разрешения на въезд в Индию:
«Я не думаю, что мы должны менять свою позицию в отношении Рериха только потому, что его жена оказалась ипохондриком или даже хроническим инвалидом. Она была достаточно сильной, чтобы вынести суровость экспедиции 1924–1928 годов в Тибет и другие страны. Я очень сомневаюсь в правдивости заявления, что она не может предпринять морского путешествия. Если мы будем потакать этому, Рерихи будут наступать на нас, и я думаю, что мы должны держаться как можно дольше против этого русско-американского чудака, который пытается сильно „ухватить“ правительство и добиться разрешения поселиться в Индии»[364].
Елена Ивановна Рерих, понимая свое непрочное положение, приняла решение переселиться из Кулу в более отдаленный поселок Келонг, находившийся за перевалом Ротанг. Это место считалось труднодоступным, правительственный врач не захотел ехать в такую даль и преодолевать опасный перевал, а другого врача для освидетельствования Елены Ивановны английские власти найти не смогли. Оставалось одно — ждать, когда она сама спустится с гор в долину. Но Елена Ивановна, зная о планах английского правительства, не спешила менять места жительства.
Заместитель секретаря при колониальном правительстве Индии С. Н. Рой писал 17 сентября 1930 года главному секретарю правительства Пенджаба Д. Бойду:
«Правительство Индии было бы радо, если миссис Рерих, как только она вернется в Кулу в начале октября, была бы сразу неожиданно извещена о том, что местное правительство договорилось с гражданским хирургом Кангры о медицинском обследовании и что, если обследование покажет, что она нуждается в сопровождении мужа для скорейшего возвращения в Европу, виза будет выдана только для этой цели»[365].
В июле 1930 года, конечно не без участия английских спецслужб, начались проблемы с американской прессой. Сотрудники рериховских учреждений всячески пытались противодействовать газетной шумихе. Зинаида Лихтман в дневнике писала:
«Днем Луис Хорш вызвал, сообщил, что вчера был репортер от „Times“, который хотел узнать детали, почему Николаю Константиновичу не дали визы. Луис Хорш ответил уклончиво, желая выиграть время, и послал сообщение Николаю Константиновичу с запросом. Николай Константинович ответил, чтобы ничего не сообщать в печать. Несмотря на это, сегодня в „Times“ появилась заметка о Николае Константиновиче и отказе Англии дать ему визу. Кроме того, manager Editorial Department [менеджер отдела передовых статей] вызвал Луиса Хорша и сказал ему, что они расследовали и получили от anglo sudian office reason of refusal To grant visa to Prof. R. because of his past sympathy for Russia [что причина отказа в выдаче виз профессору Н. К. Рериху в его прошлых симпатиях к Советской России], на это Луис Хорш ответил, что они не имеют права печатать это, ибо это не правда и принесет вред учреждениям. На что тот ответил, что они are responsible people and newspaper [ответственные люди и газета] и напечатают, безусловно, этот statement [утверждение]. Я советовала Луису Хоршу отрицать этот statement очень энергично и пригрозить „Times“ судом…»[366]
На следующий день «New York Times» опубликовала официальное письмо, присланное английским департаментом. Работники рериховских учреждений в тот же день опубликовали опровержение, но английские власти разослали свое заявление сразу в несколько американских газет. Николай Константинович по телефону из Парижа просил не предпринимать никаких действий через прессу, чтобы не поднимать скандала. Но нежелательные публикации все же стали понемногу появляться в печати. Тем временем в Париже Николай Константинович, при поддержке друзей, встречался с официальными лицами и продолжал бомбить прошениями и требованиями английские инстанции. Французское правительство послало официальный запрос в Лондон, но ответ пришел отрицательный.