Если вначале Николай Константинович заботился о том, чтобы книга обязательно попала к Бенуа — «…полезно иметь несколько экземпляров монографии для раздачи, как, например, для отзыва „оборонцам“ и другим, дающим отзывы. Но для Александра Бенуа, пожалуйста, пошлите прямо от издательства из Риги»[409], — то прочитав его статьи, он с досадой писал своим друзьям в Ригу:
«Если этот тип после всех суперлативных (восторженных) писем ко мне, которые он писал за последнее время, сделал такую гадость в газете, то это лишь показывает его неисправимо-завистливую природу. Впрочем, такое эмигрантское суждение, несомненно, имеет и хорошую сторону, ибо многие другие, не погрязшие в тине люди, не только поймут побудительные источники, но и еще раз по достоинству оценят это болото. Ясно, что Бенуа не переваривает авторов статей монографии, и это вовсе не по литературным и художественным причинам, но опять-таки по болотному непониманию момента»[410].
Отзыв Бенуа о книге был уж очень недоброжелательным, в этой статье он писал:
«Считается вообще, что гордыне Рериха нет пределов, что главной движущей силой, заставляющей его неразрывно сочетать личное творчество (и весь сопряженный с этим труд) с каким-то мировым мессианством (требующим еще больших, несравненно больших усилий), — что этим мотором является тщеславие. Такое мнение сильно распространено, и оно даже вредит серьезности успеха Рериха… Скажу откровенно, мне лично все это мессианство Рериха не по душе, и главным образом потому, что оно, с моей точки зрения, даже мешает Рериху-художнику исполнять свою главную, свою настоящую, свою художественную миссию. Лозунги, написанные на знамени этого мессианства, самые почтенные, и я особенно сочувствую тем, которые сводятся к словам „мир и благоволение“. Но почему-то мне не верится, чтобы можно было чего-либо достичь в проведении такой „программы“ посредством всего того, что возникло благодаря общественной деятельности Рериха. Я вообще не верю ни в какие конференции, пакты, лиги, речи, юбилеи и апофеозы… В книге о Рерихе очень много говорится именно о том благотворном действии, которое искусство оказывает на мировую душу, на умиротворение человечества, на всякое осеменение и процветание Добра. Против приписывания таких свойств искусству я не спорю, но я ощущаю внутренний протест, когда оба апостола Рериха начинают видеть в совокупности его общественной деятельности и художественного творчества какое-то могущественное целительное средство против современных грехов и ужасов. Очень замечательное, очень талантливое, подчас очень красивое творит Рерих; иные из его картин овеяны подлинным чувством поэзии, они приближают к нашему сознанию вещи, далеко от нас отстоящие и в пространстве, и во времени, и в мысли, но при всем том им присущ один недостаток, и этот грех я не могу иначе охарактеризовать, нежели словом „импровизация“… И мне сдается, что „мессианство“ Рериха явилось, пожалуй, помехой заложенному в нем творческому началу. Живет ли в нем еще и ныне опаснейший дух гордыни или нет, мне трудно судить. Может быть, в „умудренном жизнью старце“ он и не живет, но когда складывалась творческая личность Рериха, этот дух в него вселился, и он же в дальнейшем сплелся с его более чистыми и простыми побуждениями».
Николая Константиновича огорчало не то, что издательство послало Александру Бенуа книгу Иванова и Голлербаха, а то, что один из сотрудников Рижского музея Н. К. Рериха, художник Алексей Юпатов, настойчиво просил Бенуа написать небольшой отзыв об этой монографии. Вот и получилось, что полную иронии статью Александр Бенуа написал по заказу Рижского музея.
Эти две книги объединяла не только тема. Николай Константинович, совместно с Рижским музеем, планировал выпустить еще вторую часть русской монографии, в которую должен был войти перевод книги Барнета Конлана. Монография, названная рижским издательством — «Рерих», положила начало целой серии книг, изданных на английском и русском языках, посвященных творчеству и деятельности художника.
«…Касательно монографии. Со временем Вы все вполне оцените удобство издания по частям, — писал Николай Константинович в Ригу. — Если статья Всев. Иванова уже набирается, то пусть она и останется для первой части монографии, как прежде указано, на втором месте. Перевод статьи Конлана полезно сделать, ибо он пригодится для русского издания второй части монографии. Таким образом, в первую часть войдет; предисловие, Голлербах и Иванов. А в английскую: предисловие, Бабенчиков и Конлан. Во вторую часть русскую войдет Конлан, а остальное для второй части мы укажем со временем. В третьей части (если она осуществится) будет библиографический материал и еще какие-либо соответственные статьи. В списке у Вас имелось 150 воспроизведений — значит, для первой части, во всяком случае, не требуется никаких добавочных. В первую часть, таким образом, войдут последние картины, и это обстоятельство мы отметим в предисловии. Для первой части однотонные будут, кроме семи серии Тибет и четырех… русских… Таким образом, Вы имеете вполне достаточное количество для одноцветных, и большинство из них имеют готовое клише… Для верности пришлите нам корректурные оттиски. Английский текст предисловия Вы получите от Шклявера. Итак, бодро вперед. Сердцем и Духом с Вами»[411].