Когда же Иосиф Гурвич открыл дверь школы Общества поощрения художеств, его встретил улыбающийся швейцар:
«Меня встретил такой же швейцар, как в Академии художеств, только с серебряными пуговицами, и вежливо спросил:
— Вы, молодой человек, к его высокопревосходительству господину Рериху?
Я удивился, откуда этот человек „в серебре“ знает, куда я иду.
— Поднимайтесь на второй этаж, комната нумер пять.
Я постучал в дверь. Открыл мне человек лет тридцати, веселый, подвижный.
— Вы к Николаю Константиновичу? Эскиз, композицию принесли?
— Принес!
— Приходите с эскизом завтра, к двенадцати часам. Будем знакомы, моя фамилия Митусов, меня величают Степан Степанович. — И он протянул мне руку. — В нашей школе не имеет значения, сколько вам лет, кто вы такой — граф или дворник. Наша мечта сделать школу народной. Школа у нас платная. Если вы способный мальчик — мы вас освободим от платы за обучение, не оставим вас в беде. В нашей школе все зависит от самобытности искусства ученика, от его творческих способностей. Не волнуйтесь, будьте как дома. Судя по вашему эскизу „Весна“, все будет в порядке. Итак, мой мальчик, завтра ровно в двенадцать часов дня будьте в классе обсуждения эскизов. Занятия будет вести директор школы Николай Константинович Рерих. Предупреждаю, юноша, чтобы потом не вышло недоразумения, — господин Рерих суров, но справедлив. Его любимые слова: „Веселей любите труд, будьте всегда сами собой. Будьте проще и любите природу“. До завтра, желаю удачи.
На выходе человек с серебряными пуговицами спросил у меня:
— Как дела?
— А что за человек господин Митусов? — поинтересовался я.
— Господин Митусов, хотя и не художник, а сочинитель музыки, музыкант.
— А кто такой музыкант?
Швейцар от души рассмеялся:
— Ох, и рассмешил ты меня, парень! Неужели ты не знаешь такого слова „музыкант“? Ну а читать-писать можешь?
— Могу! Меня один студент, „друг народа“, научил. Подходяще учил. Я даже читал книги графа Льва Николаевича Толстого. Барин, а любил нашего брата.
— Вот такой и господин Рерих, только он не граф и не князь. И школу нашу, говорят, направляет в сторону народа. Эх, парень! Неужели я был бы с тобою так вежлив? Много тут шляется всяких оборванцев вроде тебя. После вас, голоштанных, я должен каждый раз вытирать пол. Ходи за вами, как нянька!
— А ты бы не ходил!
— Как не ходил? Сам директор школы меня вызвал к себе и в присутствии господина секретаря школы сказал: „Предупреждаю, швейцар, если вы не будете вежливы с молодыми людьми, которые меня спрашивают, ругать их будете за рваные башмаки, за то, что, по несчастию, пачкают пол и не могут давать вам чаевых — сниму с работы, выброшу из школы. Смотрите, не доводите до греха. Вы что, забыли, как сами приехали в лаптях из деревни?..“ Это ведь, парень, сказал сурьезный человек, большой человек, он слов на ветер не бросает. Вот и вожусь с вами… Одним словом — служба, ничего не поделаешь»[153].
Многие художники, окончившие школу Общества поощрения художеств, вспоминали Николая Константиновича Рериха добрыми словами.
В апреле 1913 года «Петербургская газета» опубликовала статью «Беседа с юбиляром Рерихом»:
«На днях ученики и ученицы школы Императорского Общества поощрения художеств чествовали своего директора, Н. К. Рериха, по случаю исполнившегося 15-летия его службы в „Обществе“.
Н. К. Рерих начал службу в Императорском Обществе поощрения художеств должностью помощника секретаря, потом он был помощником директора музея, потом секретарем и, наконец, в 1906 году был назначен на должность директора школы.
За 7 лет пребывания г-на Рериха в школе, он поднял ее на значительную художественную высоту.
Лучшим доказательством этого являются ежегодные ученические выставки этой школы.
— Какие преобразования вы ввели в ней? — спросили мы г-на Рериха.
— При мне введен целый ряд новых классов, как-то: чеканная мастерская, иконописная, рукодельная, ткацкая, класс медальерный, класс графики, класс рисования животных и так далее.
Введено также чтение анатомии, чтение лекций по древнерусскому искусству, увеличены классы фарфоровый и керамический.