Внутренние и внешние факторы в трансформации идеологии республиканизма
Идеология российского республиканизма трансформируется под влиянием как внутренних, так и внешних факторов. Кризис, связанный с глобализацией (конфликт национальных и наднациональных структур), рост международной нестабильности и подъем популизма как мировой феномен — источники усиления консервативного поворота в России. Политический режим легитимирует себя как бастион против внешних негативных тенденций, а свои действия — как защиту национального суверенитета. Этот тренд, провозглашенный в 2008 г., усилился в 2014 г. (кризис на Украине и противостояние с Западом), получив систематическое идеологическое и политико-правовое выражение[1914].
Причины, способствующие соединению внешних и внутренних факторов недемократической мобилизации в общественном сознании: 1) консервативный поворот как мировой тренд, 2) русская политическая традиция (непреодоленность советских стереотипов), 3) недоверие к формальным институтам и перенесение общественных ожиданий на неформальные институты, 4) социальная незащищенность и 5) мистическая вера в силу лидера. К этому следует добавить ошибки Запада в отношении переходных процессов в постсоветской России: ограниченный объем поддержки реформ в 1990‐е гг., рост антироссийских настроений в период их последующего сворачивания, отказ от диалога и переход к политике сдерживания России, использование неадекватных инструментов реагирования (санкции, вопреки их замыслу, способствовали не дестабилизации, но консолидации российского общества вокруг власти). Результат — появление в России особого типа антиевропейской и антилиберальной политической романтики, эклектически сочетающей принципы разных идеологий — «консервативный консенсус»[1915]. Это — общее выражение правого популизма, который имеет специфические особенности в российском контексте.
Данный консервативно-реставрационный тренд в российском республиканизме базируется на изоляционистском и антизападническом тренде в общественном сознании: опираясь на устойчивые стереотипы прошлого и современные вызовы (санкции), он способствует консолидации общества вокруг власти, формированию устойчивого образа врага, мобилизационному типу развития и легитимации власти. Если в 1990‐е гг. в русском общественном сознании превалирующим было мнение о том, что Россия — часть Европы, то в дальнейшем (с начала 2000‐х гг.) ситуация выглядит по-другому. По данным социологических опросов (Института социологии РАН), уже в 2011 г. 2/3 опрошенных считали, что «Россия — особая цивилизация, в ней никогда не привьется западный образ жизни». В текущей перспективе отчуждение от Запада сменилось конфронтацией с ним. По данным фонда Кербера (2016 г.), более половины россиян главным негативным событием новейшей истории видит распад СССР (53 %) и перестали считать себя европейцами (51 %). По данным Левада-Центра (за 2017 г.), доля респондентов, негативно относящихся к США, выросла до 60 %, а к ЕС — до 54 %. Итогом этого сдвига в общественном сознании стала официально провозглашенная смена внешнеполитических приоритетов: с западного направления на восточное, что, по мнению критиков, соответствует стагнационному сценарию[1916]. Произошел, следовательно, коренной поворот в понимании республиканизма как продукта западной политической культуры. Он сопровождается официально декларированным поиском «пределов уступчивости» в отношении принятия международных (европейских) трактовок прав человека во внутреннем российском праве.
В этих понятийных рамках выявляется вектор новейших изменений. Происходит последовательное сужение информационного пространства, выстраивается система ограниченного плюрализма (имитационная многопартийность при ослаблении реальной политической конкуренции), идет сворачивание основных конституционных принципов (демократии, федерализма, разделения властей, независимости судебной власти, гарантий политических прав личности), расширяется объем делегированных полномочий исполнительной власти и силовых структур (например, введение разрешительного порядка проведения оппозиционных акций вместо заявительного), меняется соотношение формальных и неформальных практик в сторону усиления последних. Особенность российской ситуации выражается в том, что усиление государственного контроля и подавления (в смысле расширения репрессивных практик) шло без прямого изменения конституции (поправки 2008 и 2014 гг. не являлись радикальным ее пересмотром), но путем ее преобразования — трансформации законодательства и соответствующих правоприменительных практик. Конституционные диспропорции соединились с политическими: ограниченная трактовка плюрализма и политической конкуренции — сворачивание многопартийности путем установления монопольного положения партии власти в центральном и региональных парламентах (квалифицированное большинство после думских выборов 2016 г.); слабость парламентаризма (парламентского контроля за расходованием финансов, парламентской ответственности правительства и полная зависимость его от президента); общее тяготение системы к режиму личной власти. Эрозия правового государства порождает рост недоверия к институтам власти, но последнее не конвертируется в инициативы по созданию нового конституционно-правового порядка[1917].
1915
1916
Россия 2017: пути развития России в условиях международной напряженности. Барнаул, 2018.