Ограничением духа республиканских норм следует признать систему конституционных отклонений: существование особых зарезервированных зон, исключений, селективного правосудия, избыточно широкой трактовки административного усмотрения и делегированных полномочий, осуществление которых на практике оказывается вне общественного контроля. Иначе говоря — появление тех встроенных «амортизаторов», которые блокируют прямое действие конституционных принципов и норм или деформируют их применение на практике, способствуя превращению правового государства в административное государство «прямого действия». Практики государственного контроля направлены на ключевые сферы, где продуцируется смысл, — СМИ (независимую журналистику), политическую оппозицию и поддерживающие ее бизнес-структуры, НКО, религиозные и националистические группы, региональные элиты, смену губернаторского корпуса, формирование нового кадрового резерва по принципу лояльности, расширение мер текущего контроля (создание новых вертикальных структур, прокурорский надзор, доверие президента). Текущие инициативы в сфере безопасности — централизация, расширение полномочий и резкое усиление силового блока, беспрецедентное в постсоветской России. Следствием становится сужение публичного пространства, подавление реальной политической конкуренции, ограничение многообразия гражданских инициатив. Завершением данного процесса становится установление системы, характеризующейся сверхцентрализованной структурой власти и управления, воплощенной в институте практически неограниченной президентской власти с персоналистским стилем правления[1918].
Поиск новой республиканской «идентичности» идет по линии отказа от доминирующих ценностей эпохи Ельцина и либеральных преобразований 90‐х гг. ХХ в. — идеологического, культурного и политического плюрализма (в рамках поиска новой «национальной идеологии»), секуляризации (усиление религиозного влияния, вплоть до идей закрепления приоритетной роли РПЦ в конституции), доктрины прав личности (в пользу соборности и коллективистских ценностей), либеральной демократии (поскольку безопасность в этой трактовке выше прав и свобод); движения от разделения властей — к их соединению (апология особой миссии российской государственной власти в российской и мировой перспективе). Все эти теоретические конструкции консервативной политической романтики, известные как доктрина «особого пути», транслируемые СМИ, выступают основой многочисленных предложений по пересмотру действующей Конституции 1993 г. — «ельцинской конституции», которая выступает как уступка ценностям, навязанным Западом, разрыв с «историческими традициями» российской (советской) государственности, источник трудностей современного политического режима. Результатом становится коренной пересмотр смысла и основных ценностей республиканизма — вплоть до отказа от его современных парламентских форм в пользу монархической формы правления или «квазимонархических» субстратов, апеллирующих к восстановлению сильной единоличной власти.
Однако эффективность данной политической технологии при обеспечении текущей легитимации власти не должна скрывать ее опасности для решения стратегических задач формирования государственности. Конструируемое «единодушие» способно обеспечить скорее негативную консолидацию общества (по отношению к внешним угрозам), но плохо поддается управлению при решении внутренних задач, создавая угрозу утраты системой гибкости и динамики в условиях глобальных вызовов. Идеологический инструментарий реставрационных технологий берется из прошлого, не предлагает новых содержательных решений, наконец, способен действовать лишь ограниченное время (концентрируясь в идее очередного мобилизационного рывка). Данный консервативный консенсус непрочен: имеет место конфликт исторической и рациональной легитимации республиканского строя, которые неизбежно будут расходиться с течением времени.
1918
Конституционные принципы и пути их реализации: российский контекст. Аналитический доклад. М., 2014.