— Они просто не понимают их истинной научной ценности.
— Прошу вас, не дразните.
— Как скажете, мистер Уоксон.
Она решительно и вместе с тем деликатно выхватывает Бангладеш у меня из рук и направляется к скале, из-за которой нам навстречу идет ретировавшийся юнец. Я бережно, стараясь не перемешать улицы, несу Париж следом за экс-куратором. Заметив меня, подчиненный делает приличную дугу, чтобы ненароком не столкнуться с фанатичным ученым.
Мария неслышно идет вперед, словно вовсе не касается земли. Я грузно плетусь следом. В разогретом спиртным мозге извиваются пробники диалога, но каждый следующий страшнее предыдущего.
Деревянный склад ладно скроен. Из тонких щелей дощатых стен льется теплый свет, полосуя песок. Дверь распахнута, и Мария смело входит внутрь. Я пропадаю следом.
Организация склада логична и выполнена скрупулёзно. Небольшое помещение разделено на отсеки, в каждом строгая нумерация, все вещи лежат на полках. Я замираю на пороге и, кажется, даже задерживаю дыхание. Не могу этого объяснить, но этот маленький склад будто бы обладает особой аурой. Я не хорош в религиозной тематике, но я читал об этом кое-какую литературу, в том числе и художественную. Этот склад — одновременно и храм, и сокровищница. А еще он — усыпальница.
— Мистер Уоксон?
— М? — Я прослушал, и на лице Марии выражение недовольного ожидания.
— Говорю, можете поставить Францию к другим макетам. Только уточните маркировку по датам, я вас прошу.
Она достает из ящика упаковщик. На Бангладеш нещадно опускается вечная темнота, когда Мария сворачивает коробку и проходит скотчем по картонным крыльям гробницы. Мне стоит непредвиденных усилий оторваться от этого акта черствого исполнительства. Поставив Париж на поджидающую его нишу, я делаю трудный шаг, словно мне мешает гравитационное поле, а дальше легче — иду прямо по искусственному коридору склада. Провожу руками по стеллажам — песок, проникающий вместе с ветром через отверстия несовершенной конструкции, оседает на них вместо пыли.
Следующая секция отведена под среду, и она уже полупустует. Если верить брошюрке, середина недели дарится детям. Их ждут целые сутки простого счастья — игрушки разных эпох, развлекательные музыкальные программы, «Лесенка дружбы» — координирующая умственно-физическая игра для детей разных этносов. Мобилизованы все взводы воспитателей, а также проведен курс работ по обучению дополнительного персонала.
Я вдруг понимаю, что реализация беспрецедентного события иронично наградила многих людей Целями. Это все так напоминает гонку, в конце который ты получишь и приз, и финишную черту.
— Уильям?
Я выхожу из оцепенения и оборачиваюсь на звук своего имени. Мария уже расправилась с Парижем. Коробка запечатана, город спит.
Я подрываюсь к двери, почти дохожу до выхода, останавливаясь на почтительном расстоянии от Марии. Расстояние очень удобное — оно позволяет нам официально смотреть в глаза друг другу и вместе с тем цеплять взглядом мимику и силуэт в целом. Я вижу, что ее и без того бледное лицо невыгодно подчеркивается тенями от падающего сверху света. Карие глаза строги, улыбки нет. На переносице у нее бугрится микроскопическая складочка, хотя женщина едва ли хмурится.
— Я чувствую необходимость объясниться. — Произношу я и с неудовольствием отмечаю ядовитую ухмылку на ее лице. От этого я теряю надежду расправиться с проблемой недопонимания.
Алкоголь не дает моему моторчику заглохнуть:
— В мои намерения не входило обидеть вас или всех женщин, сказав то, что я сказал там, на пляже. Я признаю, что был не прав. С моей стороны это было грубиянством.
Объяснение получилось гораздо короче, чем я себе представлял, но добавить мне пока было нечего.
— Женщины достаточно умны, чтобы не обращать внимания на то, что вы говорите, Уильям. Так что оставьте переживания.
Наверное, ей хотелось задеть меня, но алкоголь вновь сыграл нужную роль и амортизировал хлесткую фразу. Я кивнул и даже осмелился примирительно улыбнуться. Мария ответила непроницаемым взглядом. На другое я и не рассчитывал.
Минуя острые, как кинжалы, плечи, я выплыл из склада и ступил на холодный песок. Вслед за мной тянулись тонкие полоски теплого света, и вследствие легкого опьянения мне почудилось, будто бы они опутывают мои ноги, якорями пришвартовывают обратно.
Наваждение прошло, стоило мне оказаться по ту сторону естественной изгороди. Скалы темной сенью обхватили пространство, нависли над моими плечами, словно гоня меня прочь. Они были так убедительны, а мое воображение так распоясалось, что в первый раз я решил, будто мне послышалось. Но все же остановился и обернулся.