Она говорила правду — это было сложно для неё — морально. А ещё она не хотела даже близко вспоминать те перезапуски. Ужасные, пыльные, единственный, кто выживал, — она. И он, кого она не никогда не могла победить, сдавалась в бое с ним. Фрсик помнила каждой клеточкой тела те ужасные моменты, когда её тело пронзала ужаснейшая боль, разум и взгляд мутнели, отпадало желание, решимость.
Всё прочее — она помнит это смутно, но бой со скелетом всегда оставался чёткой картинкой в голове.
Словно кто-то насмехался над ней.
— но тебе надо побороть этот страх, малышка.
Шутник присел рядом, положил руку на костлявое колено, другую ногу распрямив.
— Не могу, — тут же ответила Фриск.
Девушка покачала головой.
— может, всё же расскажешь? не буду злиться, обещаю, — нежно проговорил скелет.
Он словно бы читал мысли, ведь она как раз думала, что тот будет злиться. Нет, даже не смотря на обещание, которые, как ей казалось, он готов давать только ей, Фриск всё равно думалось, что он будет зол. Непременно.
Она сначала убивала всех, кто был дорог Шутнику, хотя ей и не хотелось то делать, а после нападала на самого скелета, так ни разу и не выиграв у него.
Скелет был непобедимым боссом.
— Будешь, Шутник.
Она снова покачала головой и посмотрела в его глазницы.
До сих пор она боялась этого делать, ведь…
Ведь что?
Она и сама не знала, чего именно боится. Скелета, который убивал её множество раз, самой себя — она не помнила своего прошлого, не могла остановить Геноцид, порою боялась даже своих желаний.
Фриск боится того, что не может выбраться, что не может помочь никому из жителей Подземелья выбраться на Поверхность.
В этой параллели она заново познакомилась со всеми монстрами, узнала то, что и так знала, а так же задавала каждому один и тот же вопрос: «Хочешь ли ты увидеть Поверхность?». Вечный вопрос, который надолго засел у неё в голове.
Гриллби ответил, что просто хочет и дальше владеть своим баром.
Андайн лишь сказала, что хотела бы поглядеть на мечи и оружие людей.
Альфис желала увидеть то, как изменился мир с тех пор, как они живут под землёй.
Папирус желал бы выбраться и завести много друзей.
Фриск даже поинтересовалась у Флауи и Чары — те просто желали мира и спокойствия. Азриель даже не хотел снова становиться собой: сыном Короля и Королевы, козлом-подростком, мальчишкой. Ему было хорошо быть цветком, иметь возможность общаться с Чарой — больше ничего ему не требовалась, как и самой девушке.
Псы высказывали своё желание понюхать Поверхность.
У многих были простые до невозможности желания, а кто-то привык жить так, как живёт сейчас, — всех вполне устраивает жизнь в Подземелье, хотя Фриск прекрасно понимала, что те лукавили, отвечая подобным образом, — все они желали повидать Поверхность, если подобная возможность всё же будет.
— фриск…
Шутник заставил девушку вздрогнуть.
Пожалуй, она слишком увлеклась своими мыслями.
Фриск покачала головой, как бы говоря, что она в порядке — девушка чувствовала беспокойство скелета.
— Шутник, если ты действительно хочешь узнать, то, — Фриск говорила впервые так нерешительно, растягивая слова и саму фразу, словно бы растягивая время, — то так и быть, я расскажу. Но ты точно уверен, что, какая бы не была причина, злиться ты не будешь?
Фриск отвернулась, услышав вздох со стороны Шутника.
И тут же почувствовала, как костяная рука легла на её голову, поглаживая, словно успокаивая. Решительной это даже нравилось, отчего она улыбнулась.
— не буду, малышка, я ведь обещаю.
Скелет подмигнул, провёл рукой по всей длине теперь коротких волос, словно бы расчёсывая.
— Тогда… Знаешь ли ты о всевозможных концовках? — спросила, даже боясь говорить прямо.
Её голос стал до невозможности хриплым, тихим, как шептание эхо-цветов. И в тоже время в этом было нечто завораживающе, несмотря на суть всех тех слов, что она хотела сказать Шутнику.
— ну, подобное исключать было бы неправильно, конечно, — ответил он, задумавшись, — но что конкретно ты имеешь в виду?
Она вздохнула.
Будет чуть… труднее.
— Скажу сразу: мне обо всём рассказали Чара и Флауи, так что сама я точно ничего сказать не могу… В основном, — всё же одна концовка ей известна на отлично. — Есть, так сказать, Нейтральный путь, когда ты можешь не со всеми подружиться. Есть путь Пацифиста, где ты дружишь со всеми — счастливая концовка, грубо говоря. И третья, последняя, Геноцид — уничтожения всего и вся.
Она замолчала, поджала губы и сильнее прижала к себе колени.
— как-то всё это странно звучит, — нахмуренно ответил Шутник.
— Есть такое, — со слабой улыбкой произнесла Фриск.
Неожиданно для самой себя, она утыкается лицом в куртку Шутника, сжимая ещё не потрёпанную временем ткань, и едва слышимо всхлипнула.
И что с ней только творится? Прежде она упорно и храбро выдерживала все проблемы, что наваливались на неё, а теперь её голову нежно гладят, утешая.
Фриск уткнулась скелету в куда-то в районе плеча, тихо всхлипывая и пытаясь не заплакать навзрыд.
Девушка слабо помнила Геноцид, почти не видела той пыли и крови, что была повсюду, но даже это вызывало у Фриск ничего, кроме сочувствия, а теперь словно бы все накопленные временем эмоции готовы были выплеснуться наружу.
— Геноцид, — всхлипнув, начала снова Фриск. До этого тихий голос стал внезапно более резким и чуть более громким. Девушка была благодарна Сансу за то, что он просто её безмолвно успокаивает. — Прости, Санс, прости! Я не хотела, правда не хотела устраивать резню!
Она уже кричала, сильнее ухватившись за белую куртку, как за спасительный круг.
— милая, — нежно произнёс скелет, черепом зарывшись в пушистые и короткие волосы девушки, — это была не ты, не стоит себя винить…
— Нет! Это была я! Это я держала нож!
Она сильнее прижалась к нему. Кажется, словно бы кости его рук, за которые она хваталась, слегка хрустнули.
Фриск ухватилась за Шутника слишком сильно.
— нет, милая, — он покачал головой, — держала кое-кто другая, кто может изредка брать контроль над твоим телом.
Он замолчал, продолжая поглаживать Фриск уже по спине. Скелет заметил, как девушка мимолётно дёрнулась, а после понял, что что-то словно бы не так. Словно бы чувства Фриск, сожаление и раскаяние, что она испытывала, заменились на какие-то другие.
Негативные.
— А ты быстро всё схватил, костный, — и мерзко захихикала, противно, до тошноты.
Одёрнув Фриск, Шутник в непонимании уставился на заплаканное лицо девушки.
— С-санс?
— ты не понимаешь даже того, что происходит с тобой.
Он резко перебил девушку, которая, всхлипнув, помотала головой.
Это было правдой, она и правда не знала, что с ней происходит.
Хотя, он ведь даже не спрашивал. Скорее констатировал факт.
— милая, послушай, геноцид — не твоих рук дело. и… ты правда её не слышишь?
Он чуть помедлил, взял в свои костлявые руки нежное лицо Фриск.
Она не торопилась с ответом, не понимая, о чём тот говорил. Лишь отчасти. Редко, очень-очень редко, но она она слышала какой-то тихий голос, принимая его за «голос разума».
Фриск без опаски, не желая врать Шутнику, рассказала ему про это, на что он сначала нахмурился, а после прислонился ко лбу возлюбленной, прикрыв глазницы.
— милая, не слушай её. хорошо? именно она тебя сюда затащила, будь с ней аккуратна.
Фриск кивнула, а после, призадумавшись, отпрянула от Шутника, непонимающе на него глядя.
— Она затащила? О чём ты?
Он не говорил ей о сне, что видел. Не говорил с того дня о причине, почему она оказалась тут, в Подземелье, и что за чертовщина лежит на ней.
Шутник лишь стал больше времени проводить вне дома, засиживаясь по долгу на работе, то есть в лаборатории, куда вход был перекрыт для любого, — даже для Альфис или самой Фриск. Или для Папируса. Он словно бы закрылся ото всех, вечно отшучивался, когда они пытались хоть что-то разузнать у старшего скелета. И только. Он словно бы закрылся даже от Фриск, что, фактически, не возможно.