— Поздравляю вас, господин бывший следователь, — прекрасное резюме! Ну и что ты обо всем этом думаешь?
— Полная фигня! — оттопырив нижнюю, в пивной пене губу, констатировал Купцов.
— Глыбкая оценка! У вас, у юриста с университетским образованием, формулировки как всегда отточены и безукоризненны.
— На том стоим!.. А что этот Икс? Откуда он взялся? И куда потом делся?.. Что мы вообще о нем знаем?
— Да, собственно, ничего. Пока для нас он: просто прохожий — обшит кожей.
— Обратно чушь! — недовольно затряс головой Леонид. — Во-первых, я верю, что был какой-то конфликт. Но не из-за пяти же сотен! Во-вторых, на стрелку не берут случайного человека. В-третьих, так в принципе не делают. Если намечается серьезная стрелка, то никак не в офисе: труп, охранник-свидетель… куда их девать? Что, в конце концов, означает второй выстрел? Добивали раненого?
— Да чего там добивать? Когда оба выстрела аккурат в голову?.. Но ты, разумеется, прав: так не делают. Совершенно очевидно, что стрелку забили мирную. Никто не собирался стрелять… Но что-то произошло. Что-то такое, что враз все переменило. И обычная стрелка обернулась убийством. Вот нам и нужно выяснить: что же произошло в то злополучное воскресенье. Ну как, партнер, осилим?
— Давай попробуем! Если честно, радует, что круг участников энтой драмы относительно невелик. Временно откладывая в сторону Икса, о котором мы пока ничегошеньки не знаем, по сути остаются только Строгов и охранник. С кого думаешь начать?
— Думаю, охранника мы тоже можем отложить в сторону. Причем в другую. Не к Иксу.
— Почему?
— Потому что сегодня, прямиком из офиса Брюнета, я подорвался в адрес к охраннику. Благо у того был выходной.
— И что охранник?
— Оказался вполне себе нормальным мужиком. И самое главное, похоже, действительно не при делах.
Купцов обновил бокал, пригубил и с интересом уставился на приятеля:
— Обоснуй!
…В вестибюле общежития было прохладно и темновато. Смуглый мальчик лет десяти нарезал круги на велосипеде, на подоконнике сидел хмурый кавказец. Завидев Петрухина, он поспешно опустил ноги и глаза в пол, сказал:
— Здрасте.
— Выпустили? — спросил Петрухин, глядя мимо, в пыльное окно.
— По справедливости… да, начальник?
— По справедливости тебя кастрировать надо, Русланчик.
— Не, начальник, нельзя кастрировать. Нет такого закона, да?
— Ничего. Скоро будет. Президент пообещал.
— Кому? — заметно напрягся кавказец.
— Мне лично, — буркнул Петрухин и прошел дальше.
Кавказец за его спиной сделал неприличный жест…
В лифте, сплошь покрытом похабщиной и изображениями поганок, Дмитрий поднялся на шестой этаж. Здесь в обе стороны уходил коридор — бесконечный, с потолком в желтоватых лохмотьях водоэмульсионки, с грязным, заворачивающимся линолеумом на полу и бесконечным рядом разномастных дверей…
…Одетый в спортивные брюки и клетчатую трикотажную сорочку флотский офицер по фамилии Черный смотрелся моложе своих сорока трех лет. Явно накрученный по телефону Брюнетом, он встретил Петрухина одновременно и смущенно, и настороженно.
— Проходите, пожалуйста. Разуваться не нужно… Присаживайтесь. Кофейку?
— Нет, спасибо, — отказался Петрухин, приглядываясь и изучая обстановку.
Не секрет, что менты, если, конечно, дело заслуживает внимания, предпочитают посмотреть на клиента в домашней обстановке. Можно, конечно, выдернуть человека повесткой. Так оно и проще, и ездить никуда не надо. Но встреча «на поле соперника» дает гораздо больше информации и более располагает к контакту.
— Владимир Петрович! Я уже говорил вам по телефону, но считаю нужным повторить: мы с вами конфиденциально общаемся, — подсаживаясь к столу, напомнил Петрухин. — Без протоколов и прочей ерундистики. Все, что вы скажете, останется между нами. Это я вам гарантирую и, соответственно, рассчитываю на откровенность.
— Да-да, разумеется, — вздохнул Черный. — Так с чего мне начать?
— Как давно вы работаете в «Магистрали»?
— С первого февраля прошлого года… Понимаю, есть в этом некий нонсенс: морской офицер, и вдруг — охранник. Но такова реальность. На то вспомоществование, которое платит мне родное государство, прожить, извините…
— Я, Владимир Петрович, сам бывший офицер, — перебил Петрухин. — Так что отлично вас понимаю. И то, что вы сейчас назвали нонсенсом, лично я называю гораздо более грубым словом — «блядство». Большое государственное блядство.