Проверка личности показала, что Ахметзянов Тауфик в прошлом судим. Следователь листал материалы дела и вчитывался в знакомые протоколы допроса, составленные двадцать лет назад. Ахмеджанов Тавкиль, а ныне Ахметзянов Тауфик за такую же клевету в 1940 году был осужден и семь лет отбывал наказание. Двадцать лет — немалый срок, и судьба вновь столкнула их — преступника и следователя. Оба они стали опытнее: преступник — в своей изворотливости, следователь — в изобличении преступника. Тимофеев понимал, что, как бы ни хитер был преступник, он непременно будет изобличен и понесет заслуженное наказание. Но теперь его беспокоило другое. Как поведет себя Ахмеджанов Тавкиль? Обычно преступник не откровенен до тех пор, пока не почувствует, что полностью уличен.
Когда Тавкиля доставили в кабинет, он боязливо покосился на стол, как бы желая знать, что уготовано ему. Увидя, что стол пуст, перевел взгляд на Тимофеева и смутился.
— Ахмеджанов Тавкиль? — вопросительно сказал Тимофеев. — Садитесь…
Подавленным голосом, заикаясь, преступник произнес:
— Ахметзянов Тауфик по паспорту… И Ахмеджанов Тавкиль… Одно и то же.
Он растерянно стоял у стола, моргая маленькими, глубоко посаженными, глазами. Дряблые щеки его дрожали. Весь его облик подчеркивал: он боится. Боится всего — двинуться с места и сесть, говорить о своих грязных делах и отвечать перед советским законом.
Тимофеев, поразмыслив, с чего начать допрос, спросил:
— Как вы ухитрились в одно и то же время отбывать наказание в местах лишения свободы, окончить техникум, работать?
Торопливо, точно боясь, что его перебьют и не дадут высказаться до конца, допрошенный заговорил:
— Аттестат об окончании педагогического техникума, справки о работе и трудовую книжку купил. После освобождения работал только несколько месяцев в 1954 году, а затем ушел на пенсию. В райсобес представил фиктивные документы о трудовом стаже. Инвалидность мне дали правильно — стал больным после освобождения из заключения.
— Не работали. А чем занимались?
— Спекуляцией.
— Чем спекулировали? — задал вопрос Тимофеев.
Подумав, Ахмеджанов ответил:
— Покупал и перепродавал старые вещи.
— А для чего в подвале хранились большие запасы краски, медикаментов, продуктов и других предметов?
— Это все принадлежит отцу, — отвечал Ахмеджанов. — Он сам получал краску из Москвы, расфасовывал в пакеты и продавал. Я в это дело не вмешивался. Только по поручению отца вел переписку с Юсиповой Розой из Москвы и Гайнутдиновым из Свердловска. Пересылал им деньги. О медикаментах и других вещах ничего не знаю. Без разрешения отца я в подвал не ходил. Вынув из стола анонимное письмо, снятое с газетной витрины, и показав его Ахмеджанову, Тимофеев в упор спросил:
— Когда написали?
Ахмеджанов побледнел, не ожидая такого удара, и растерянно промолвил:
— В конце октября.
И, оправдываясь, продолжал:
— Это дело рук одной женщины. Я отказался от дальнейшей связи с ней. Тогда она пришла ко мне, принесла пол-литра водки и напоила. Был пьяный, плохо помню. Под ее диктовку написал письмо, и она взяла его с собой. На другой день стала просить три тысячи, но я не дал. Она мне пригрозила, что за это письмо мне попадет…
Тимофеев показал ему два других письма и с усмешкой спросил:
— Это тоже под диктовку писали?
Ахмеджанов смешался и тихо сказал:
— Я не писал… Ничего не знаю…
Он явно лгал. Но Тимофеев не пытался пока уличать его; доказательств достаточно, преступнику все равно не уйти от ответственности.
Из кабинета Ахмеджанов уходил сгорбившийся, подавленный.
На другой день преступник подтвердил изготовление им клеветнических писем, спекуляцию красками и другими предметами. В частности рассказал, что в 1930 году он и его отец в роще возле поселка Борисково закопали ценности: серебряные изделия, монеты и акции бельгийской компании.
После допроса Тимофеев тотчас же организовал выезд на место. Ахмеджанов долго отыскивал три дерева, перекопали много земли, но безрезультатно. Было непонятно: изменилась местность или Ахмеджанов запамятовал? Если верить ему — за тридцать лет местность действительно могла измениться.
Вечером того же дня Минин доложил Тимофееву, что опись содержимого подвала произведена, все вывезено и сдано на хранение. В довершение всего показал ему золотую монету царской чеканки и пояснил: нашли в подвале, под ящиком.